Анна Тодд - После ссоры
– Пожалуйста, выключи, – прошу его я, но он берет телефон в другую руку, чтобы я не могла до него дотянуться.
– Что это? – спрашивает он, глядя на мобильный.
«Почему ты даже не пытался позвонить мне? Ты просто дал мне уйти, и вот теперь я устраиваю жалкую сцену и рыдаю в трубку. Мне нужно знать, что с нами случилось. Почему в этот раз все по-другому, почему мы не выяснили все до конца? Почему ты не стал бороться за меня? Я заслуживаю счастья, Хардин».
В машине звучит только мой идиотский голос, не давая мне вырваться наружу.
Я сижу молча и смотрю на свои руки. Это так унизительно – я уже почти забыла об этом сообщении. Лучше бы он вообще не слышал его и в особенности сейчас.
– Когда это было?
– Когда ты уезжал.
Он тяжело выдыхает и выключает сообщение.
– Из-за чего ты тогда сказала, что запуталась? – спрашивает он.
– Вряд ли тебе хочется об этом знать, – отвечаю я, прикусывая губу.
– Хочется. – Хардин отстегивает ремень и поворачивается ко мне лицом.
Я поднимаю на него взгляд и пытаюсь придумать, как лучше сказать об этом.
– Это было тем вечером… когда я целовалась с ним.
– Понятно. – Он отводит глаза.
Мы так хорошо провели утро, но мое идиотское сообщение, которое я оставила в порыве эмоций, все испортило. Но тогда я была в невменяемом состоянии.
– До того, как ты его поцеловала, или после?
– После.
– Сколько раз вы целовались?
– Один.
– Где?
– У меня в машине, – выдавливаю я.
– А потом? Что было после того, как ты оставила сообщение? – говорит он, держа телефон между нами.
– Я вернулась к нему в квартиру.
Как только я произношу эти слова, Хардин опускает голову, утыкаясь в руль.
– Я…
Он поднимает палец, перебивая меня.
– Что случилось у него дома? – Он закрывает глаза.
– Ничего! Я расплакалась, потом мы смотрели телевизор.
– Ты врешь.
– Нет, не вру. Я спала на диване. В его комнате я ночевала только в тот раз, когда пришел ты. Не было ничего, кроме того поцелуя и нашей встречи за ланчем несколько дней назад, когда он пытался поцеловать меня, но я его остановила.
– Он опять пытался поцеловать тебя?
Вот черт.
– Да, но он понимает, что я чувствую к тебе. Я знаю, что устроила настоящую неразбериху – извини меня за то, что я вообще проводила с ним время. У меня нет никакого оправдания, но я прошу прощения.
– Ты ведь помнишь, что сказала мне? Про то, что будешь держаться от него подальше?
Он поднимает голову от руля; его дыхание кажется ровным, даже слишком ровным.
– Да, помню.
Мне не нравится, когда мне указывают, с кем можно или нельзя общаться, но я наверняка ожидала бы того же от него, окажись в такой ситуации на его месте – а такое в последнее время случалось нередко.
– Теперь я знаю все подробности и больше не хочу об этом говорить, хорошо? Я серьезно… даже не желаю слышать, как ты произносишь его чертово имя. – Он пытается сохранять спокойствие.
– Ладно, – соглашаюсь я и тянусь к нему, чтобы взять его за руку.
Я тоже не хочу больше обсуждать это: мы оба сказали все, что нужно было сказать, и возвращение к этой теме создаст лишь очередные ненужные проблемы в наших и так испортившихся отношениях. Мне даже легче от того, что в этот раз причина во мне. Не хватает еще того, чтобы у Хардина появился повод относиться к самому себе с еще большим презрением.
– Нам лучше поспешить, – наконец говорит он.
От его холодного тона у меня сжимается сердце; он отпускает мою руку, но я молчу. Он провожает меня до корпуса факультета философии, я пытаюсь найти в толпе Лэндона, но не вижу. Наверное, он уже зашел.
– Спасибо за завтрак, – благодарю я и забираю у Хардина свою сумку.
– Да не за что.
Он пожимает плечами, и я пытаюсь улыбнуться в ответ.
Он берет меня за руку и с силой прижимается к моим губам – только он один может так показывать, что я принадлежу ему.
– Увидимся после занятий. Я люблю тебя, – на выдохе говорит он и уходит.
Пытаясь отдышаться, я с улыбкой захожу в корпус.
Глава 118
Иду по кампусу и в пятый раз слушаю голосовое сообщение Тессы. В ее словах я чувствую горе и огорчение. В каком-то извращенном смысле я этому рад, я рад слышать страдание и невероятную грусть в ее плачущем голосе. Я хотел знать, чувствовала ли она себя такой же несчастной без меня, как я без нее, и вот доказательство, что так и было. Я знаю, что слишком быстро простил ее за поцелуй с этим придурком, но что еще мне было делать? Я не могу без нее, и мы оба натворили всякой безумной хрени, не только одна она.
В любом случае это его вина: он знал, какой чертовски уязвимой она окажется после нашего разрыва. Этот ублюдок знал об этом, он видел, как она плачет и все такое, а потом взял и поцеловал ее через неделю после того, как она ушла от меня? Что за подонок готов пойти на такое?
Он воспользовался ее состоянием, состоянием моей ранимой Тессы, и я этого так не оставлю. Он думает, что он такой умный, что вся эта хрень сойдет ему с рук, но больше такого не будет.
– Где Зед Эванс? – спрашиваю я в естественнонаучном корпусе у невысокой блондинки, сидящей рядом с деревом.
Какого хрена посреди этого идиотского здания растет такое огромное дерево?
– В биологической аудитории, номер двести восемнадцать, – неуверенным голосом отвечает она.
Наконец, нахожу аудиторию 218 и открываю дверь, не раздумывая о том, что пообещал Тессе. Я и не собирался оставлять его в покое, но теперь, когда я услышал, как жутко расстроена она была в тот вечер, его ждет нечто намного более серьезное.
Все помещение заставлено ящиками с растениями. И кто захочет зарабатывать на жизнь, занимаясь такой хренью?
– Что ты здесь делаешь? – Я слышу его голос, еще не успев увидеть его.
Он стоит возле большого ящика, или хрен пойми чего, и когда он отходит, я подступаю ближе.
– Не строй из себя чертова идиота, ты прекрасно знаешь, что я здесь делаю.
Он улыбается.
– Нет, извини, я не знаю. Изучение ботаники не предполагает наличие способностей к ясновидению.
Он прямо издевается надо мной, сдвигая наверх эти дурацкие защитные очки.
– У тебя правда хватает наглости относиться к этому с самодовольством долбаного засранца?
– К чему?
– К Тессе.
– Я вовсе не веду себя как засранец. Это ты дерьмово с ней обращаешься, так что нечего злиться, если после этого она бежит ко мне.
– Ты правда такой тупой, чтобы связываться с тем, что принадлежит мне?
Он отступает и проходит вдоль ряда цветов напротив меня.
– Она тебе не принадлежит. Она не твоя собственность, – возражает он.
Я протягиваю руку над ящиками с цветами и хватаю его за шею – а затем дергаю на себя, разбивая его лицо о металлическое заграждение между нами. Слышится резкий хруст, и я сразу понимаю, что случилось. Он поднимает голову и кричит: «Ты мне, на хрен, нос сломал!», пытаясь вырваться из моей хватки, и надо признать – крови на лице у него столько, что это и правда меня немного тревожит.
