Барбара Брэдфорд - Состоятельная женщина. Книга 2
Эмма заметила, что этот граф подчеркнуто внимателен к Эдвине, которая, в свою очередь, с участием играла роль вдовствующей графини Дунвейл, разговаривая со всеми снисходительно и с вызывающим тошноту видом глубокого превосходства. Насколько же ясна была для нее Эдвина. После сегодняшнего вечера, узнав, наконец, кто ее настоящий отец, она почувствует, что у нее теперь есть все основания задирать свой сопливый нос перед всем миром.
„Ну, будет, слишком много чести для этих четверых, – подумала Эмма. – Мало радости и покоя дарят они мне в мои годы. Но, правда, они подарили мне внуков, и за это я им искренне благодарна”. Эмма отложила вилку и откинулась на спинку стула, добродушно улыбаясь. Но ее глаза по-прежнему смотрели настороженно, и если бы кто-нибудь заглянул в них, то он заметил бы коварный блеск, притаившийся в их бездонной глубине. Она повернула голову и взглянула на Блэки, с важным видом сидевшего на хозяйском месте. Его волосы, по-прежнему густые и кудрявые, стали снежно-белыми, его лицо все еще излучало несокрушимое здоровье, а черные глаза оставались такими же живыми, как и шестьдесят лет назад. Фигура Блэки стала величественной, но не грузной, его ум был по-прежнему острым, и он с достоинством нес груз своих немалых лет. Он пережил Уинстона и Фрэнка, умерших друг за другом с интервалом в один год, в начале 60-х, и Дэвида Каллински, скончавшегося летом 67-го. „Нас осталось только двое, – подумала Эмма, – а Блэки еще поживает. Он старый боевой конь, как, впрочем, и я сама”.
Эмили, сидевшая довольно далеко от нее, старалась привлечь к себе внимание Эммы, закатывая глаза и шепча какие-то непонятные слова. Эмма нахмурилась и знаком подозвала ее к себе во главу стола.
– Ради Бога, что с тобой случилось, Эмили? Такое впечатление, что тебя того и гляди хватит удар.
Эмилия склонилась к ней и зашептала.
– Это все твоя Эдвина, бабушка. Она изрядно набралась и бросается на всех. Как всегда, она выпила массу вина, да еще четыре порции виски и шампанское перед обедом. Если хочешь знать мое мнение, то она просто спивается. Она ужасно невоспитанно ведет себя с Джианни. Я знаю, что ты недолюбливаешь его, но он безвредный и хорошо относится к маме и к двойняшкам. Мне кажется, что она непозволительно груба с ним и он чувствует себя очень неловко. И маме от нее тоже достается в последнее время. Не велеть ли Хильде подать кофе?
Эмма с чувством пожала руку Эмили.
– Ты хорошая девочка. Я рада, что ты меня предупредила. Теперь сделай мне небольшое одолжение и сбегай наверх. В гостиной ты найдешь мой кейс для бумаг. Принеси и поставь его в библиотеке за письменным столом.
– Сию минуту.
Эмили вернулась к своему месту за столом, протянула руку и взяла со стола свой бокал. Она встала позади своего стула и громко кашлянула.
– Пожалуйста, все, помолчите секунду, – громким голосом заявила она. Гул разговоров резко оборвался, и все удивленно посмотрели на нее. Самоуверенная Эмили, которую трудно было чем-либо смутить, воскликнула:
– Мне, как представителю самого молодого поколения этой семьи, неловко упрекнуть собравшихся за этим столом в невнимательности. Но хочу заметить, что ни один из нас не предложил тост за здоровье бабушки, которая только что оправилась после серьезной болезни. Я думаю, что мы обязаны пожелать ей сохранить здоровье на долгие годы. Поскольку мы все так преданно ее любим…
Эмили, как хорошая драматическая актриса, выдержала паузу, неотступно осуждающе глядя своими зелеными глазами, такими похожими на глаза Эммы, на Робина и Кита, которых она терпеть не могла.
– Итак, я предлагаю тост за нее. За Эмму Харт! За великую женщину, которой мы все стольким обязаны. Пусть она еще многие лета будет с нами. За Эмму Харт!
– За Эмму Харт! – хором повторили все, поднимая бокалы.
Эмма была тронута вниманием Эмили, но еще больше она гордилась своей внучкой. „У нее выработался твердый характер, и она в двадцать один год никого не боится и меньше всего – своих дядей”. Эмма заметила злобное выражение на лицах своих сыновей и, слегка улыбнувшись, поднялась на ноги.
– Благодарю вас, – произнесла она, поклонившись, – а теперь прошу всех перейти в библиотеку, где вас ждут кофе и ликеры. „И последний раунд”, – добавила она про себя, подумав, что все козыри находятся у нее в руках. И она величественно поплыла прочь из столовой, окутанная облаком черного шифона. С глазами, сверкающими так же ярко, как изумруды на шее, она шла, весело подняв седую голову, таким же уверенным и целеустремленным шагом, каким ходила полвека назад.
Глава 61
Библиотека, обширная комната с высокими потолками и глядящими на запад окнами, выходящими в сад, со стенами, обшитыми сосновыми панелями начала XVIII века, была изящно обставлена красивыми старинными столиками и шкафами.
Эмма торопливо пересекла комнату и встала перед массивным, в виде пещеры, камином, датировавшимся 1611 годом, годом постройки „Пеннистоун-ройял". Согреваясь, она протянула руки к гудящему в камине огню и взглянула на резное украшение, поднимавшееся от каминной полки к самому потолку. Останавливаясь глазами на барельефе в центре, изображавшем суд царя Соломона, Эмма подумала: „Очень подходящий сюжет!”
Она обернулась, когда запыхавшаяся Эмили влетела в библиотеку. Она внесла кейс и, улыбаясь, поставила его за столом, после чего устремилась к камину. Красный шифон развевался у нее за спиной. Обняв Эмму, она сказала:
– Я просто обожаю это платье, бабушка. Еще раз спасибо тебе за него.
Улыбаясь, Эмма любовно потрепала Эмили по щеке.
– Ты можешь оставить его себе, дорогая, и серьги тоже.
Эмили задохнулась от восторга.
– Это – правда?? – глаза ее блестели. – Ты действительно даришь их мне? Кажется, да, судя по выражению твоего лица. О, какая ты милая, спасибо!
Неожиданно она поникла, ее юное личико погрустнело.
– Мамочка будет просто вне себя. Она ужасно злится, когда видит, что я надеваю эти серьги.
Эмма спрятала улыбку.
– Мне кажется, что я могу распоряжаться своими драгоценностями так, как мне заблагорассудится, Эмили. Ни твоей матери, ни кому-либо еще не должно быть до этого никакого дела. Не думай больше об этом.
В дверях показалась Сара, единственный ребенок Кита. Она выглядела ослепительно в своем темно-зеленом бархатном вечернем платье с распущенными медного цвета волосами, обрамлявшими ее веснушчатое лицо и смягчавшими его несколько угловатые черты. „Слава Богу, что она не похожа ни на своего отца, ни на своего дедушку Джо”, – подумала Эмма.
Двадцатишестилетняя внучка решительно взяла Эмму под руку и сердито сказала:
