Ольга Горовая - Любовь как закладная жизни
Она сглотнула, подняла голову, но глянула в окно, а не на него.
— Страшно? — Он нахмурился, не врубаясь. — Почему? Кого ты боишься? На тебя кто-то наехал? В консерватории? Почему ты мне сразу не сказала? Кто?
Он встал со стола и опустился на корточки перед ней, стараясь поймать взгляд Агнии.
А она улыбнулась, правда, не очень весело:
— Нет, Вячек. Нет. Никто меня не трогает. — Она провела пальцами по лицу. Закусила губу. — Я у врачей была сегодня. В поликлинике…
— Ну? — Он совсем перестал ее понимать. — Я помню. И что? Замурыжили тебя? Или нашли что-то? Ты таки заболела? Блин, малышка, ты можешь конкретно сказать?! — Вячеслав хрустнул пальцами, начав серьезно нервничать.
Агния шумно выдохнула и вдруг чуть ли не хлопнула по столу ладонями:
— Не могу! Не могу конкретно! — Его девочка прилично повысила голос. Или это она кричала на него? — Чтобы конкретно говорить — надо знать, понимать, разбираться. А я ничего уже не знаю. — Агния глянула на него с выражением беспомощности. — Я у гинеколога была, а она, спросив о том, — малышка опять отвела глаза, по ходу, все еще смущаясь говорить об этом вслух. — Ну, есть ли у меня регулярные отношения, — невнятно пробубнила она. — Посоветовала мне таблетки, которые надо постоянно принимать. Выписала рецепт. Чтобы вместо презервативов… — Агния переплела пальцы рук. — А я пришла домой, сижу и не знаю: пить мне их или нет? Понимаешь?
Нет. Он ни фига не понимал.
— Если ты не хочешь пить химию, не пей. — Вячеслав попытался поймать ее ладошку.
— Нет, Вячек, не в этом дело. — Агния снова уставилась в окно, не заметив его попытки. — Эти таблетки, их просто так бросить принимать нельзя. В инструкции написано. А я не знаю, сколько они мне нужны будут. — Она вдруг ссутулилась, будто пыталась голову в плечах спрятать. — Понимаешь? Я ничего не знаю: будешь ли ты со мной на следующей неделе? И кто я тебе? Липовая крестница? Случайная… — она неуверенно облизнула губы. — Случайная любовница, потому что ты меня пожалел? Та, которую ты просто захотел, и получил? Возможная певица, которую ты, быть может, возьмешься потом продюссировать? И имею ли я вообще право о чем-то таком спрашивать? Или нет? — Она оперлась локтями о стол и спрятала лицо в ладонях. — Ты прости меня, правда. Не сердись, Вячек. Наверное, я просто глупая, или это от того, что у меня опыта никакого в этом нет. Но я совершенно не представляю, что и как мне делать. Объясни мне, пожалуйста.
Подняв голову, она глянула прямо ему в лицо. Будто не видела и не понимала, что творила с Вячеславом своими словами, своей неуверенностью в нем. Этим страхом.
— Ты тогда, в начале, сказал, что я дорога для тебя. Но… Я не знаю, понимаешь! И не требую от тебя ничего. Не прошу, ты не подумай. Господи! — Агния прикусила костяшки пальцев. — Я просто хочу знать, что мне делать и как. Чтобы не ошибиться. Чтобы правильно все сделать. Мне не у кого спросить. Разве что у Федота, кроме него же никто не знает о нас. А у меня столько вопросов, и я не знаю…И это так сложно. Потому что я так не могу. Не могу все время бояться сказать лишнее или призна…
— Бл…!
Он не выдержал. Вскочил на ноги, прервав ее. С силой провел по лбу, по волосам. Отошел в другой угол кухни. Уперся кулаками в стену, перенеся на них весь вес тела. И снова выругался.
А малышка от всего этого зажмурилась и словно вся сжалась на своей табуретке.
Вячеслав и сам закрыл глаза на минуту, пытаясь собрать, как-то облечь в слова разлетающиеся мысли.
Это из-за таких страхов она сама не своя в последнее время? Вот это имел в виду поп, говоря, что Боров убивает, губит ее?
Но как же? Твою мать! Неужели Бусинка не видит? Не понимает, что с ним делает? Не осознает, что Вячеслав не то, что «с рук ее есть готов», а с пола бы помои хлебал, если бы она те перед ним вылила. Что он надышаться на нее не может? Что отодвигает все и всех, только потому, что она просит его приехать раньше?
Вячеслав обернулся, уже открыв рот. Глянул на нее. И захлопнул. До него вдруг дошло, что неоткуда ей это понять. Что Бусинка его — еще совсем девчонка. И правда, ведь, ни хрена у нее опыта общения с мужиками нет (и, слава Богу, конечно). И его она знает не двадцать лет, как тот же Федот, который сразу сечет, что с другом происходит. А каких-то неполных два года. Да и то, реально, сильно ли она к нему в первое время приглядывалась? Разве что, как к человеку, который не отвернулся, помог сироте.
— Бусинка…
Вячеслав оттолкнулся от гребаной стены и подошел к ней. Сел прямо на пол около табурета малышки и обхватив своими руками ее ладони, крепко сжал пальцы.
— Девочка моя. Ты что? — Он наклонился и уперся головой в ее колени. — Ты…
И снова ругнулся.
Все эти мысли никак не желали выражаться словами. Вячеслав не то, что не привык о чем-то подобном говорить, даже не пробовал никогда. Да и не припекало раньше. Как о таком говорить? Как объяснить то, что и сам не столько обдумывал, сколько просто принял однажды, как новую, неизбежную, но свою реальность. Их реальность.
— Блин, Бусинка моя. Ты что такое выдумываешь? Ты — моя. Ты — все, просто …
Проклиная в уме свое косноязычие и неспособность нормально выразить то, что есть, Вячеслав попытался достать из кармана подарок для завтрашнего праздника. Сам точно не знал, чем тот может помочь. Но так ему было проще это все показать. Облечь в материальную форму.
— Извини, — прошептала она совсем без выражения. — Мне, наверное, не стоило об этом говорить. Я… Просто… Только не сердись, Вячек! — Теперь она схватила его руку, реально испугавшись, что его расстроила, похоже. — Я попытаюсь разобраться и понять. Просто… — Малышка ни с того, ни с сего снова зажмурилась и глубоко вдохнула. — Я люблю тебя, Вячек. Очень. Господи! Больше всего и всех, наверно! И так боюсь говорить об этом. Боюсь разозлить, потому что тебе это совсем не нужно, наверное. И не требовать чтобы, что-то говорю. Не пытаюсь добиться. Я просто не могу это в себя держать. Я пыталась, но… И мне так страшно сказать… И не сказать — тоже страшно…
Она частила, запиналась, тараторя это все с закрытыми глазами.
А вокруг Вячеслава будто все замерло. Весь мир стал. Только она жила и двигалась. А он смотрел на свою малышку.
Смотрел, вглядывался до рези в глазах… Или в груди, потому как, похоже, забыл дышать.
Смотрел, и не до конца въезжал в то, что она говорила. Что она делала. Себя отдавала ему целиком и безвозмездно, и правда, по сути, все остальное махом отодвигая в сторону.
Смотрел, и завидовал. Ей, что может это все так легко, ясно и четко выразить, хоть и младше его на жизнь, и никакого опыта. И себе. Дико так завидовал. Из-за того, что она у него была.
