Барбара Делински - Над бездной
– Нет уж, вы великолепно держались!
– Возможно, но ведь это только один день. А если я буду жить у вас в доме, мне придется разговаривать с вами все время.
Питер не мог сдержать улыбки. Оказывается, в характере Кэт Энн было и упорство. Кроме того, в некоторых случаях она могла быть абсолютно непробиваемой – качество, приобретенное ею за долгие годы пренебрежительного отношения со стороны окружающих. – А как вы думаете, почему я прихожу сюда каждый вечер?
– Потому что вы так или иначе все равно заходите в больницу.
– Нет! Вы единственная, к кому я прихожу здесь вечерами. Подумайте, насколько мне будет проще беседовать с вами, если вы будете жить у меня.
– Но…
– Что но?
– А вам и в самом деле этого хотелось бы?
– Да, иначе я не стал бы вас об этом спрашивать. В сущности, – сказал он, возвращаясь мыслями к переживаниям еще не окончившегося дня, – для меня это куда выгоднее, чем для вас. – Он внимательно посмотрел на ее руку, которая казалась хрупкой в его ладони. – Дело в том, что у меня возникла весьма серьезная проблема.
– Не стоит передо мной оправдываться, – торопливо заметила больная, – я ни в коем случае не рассчитываю на какие-либо чувства с вашей стороны.
– Но то-то и оно, что я как раз питаю к вам нежные чувства, – сказал он, осмелившись наконец взглянуть в лицо Кэт Энн. – Вы на самом деле мне очень нравитесь!
– Но вам, вам будет не очень приятно созерцать меня все время, ведь вы любите Мару!
Питер рассказал Кэт о Маре почти все. Часто за разговорами они засиживались допоздна, когда прочие посетители расходились, что, признаться, со стороны Питера вовсе не выглядело как любезность; как-никак, он все-таки был врачом.
– Любил, – сказал он. – Как известно, «любил» – глагол прошедшего времени. Мара умерла. И не может больше со мной разговаривать, не может сделать так, чтобы я улыбался. Она – далеко, Кэт Энн. Хотя, возможно, я и ошибаюсь, и одна частичка моей души будет продолжать любить ее вечно, но увы – это не та часть моей души, которая продолжает жить и думать о будущем.
– Вам необходимо быть среди людей.
– Вы тоже человек.
– Я имею в виду особ женского пола.
– А разве вы – не женщина?
– Вы понимаете, на что я намекаю, – прошептала Кэт Энн. В эту секунду она выглядела настолько удрученной, что он нагнулся и запечатлел поцелуй у нее на лбу. В глазах Кэт Энн отразился благоговейный ужас.
– Это вам за то, что вы такая душка, – сказал Питер и глубоко вздохнул, – и за то, что вы снова позволили мне почувствовать себя человеком в тот момент, когда вся моя остальная жизнь готова рассыпаться, словно карточный домик. – Потом он в нескольких словах обрисовал ей свое положение.
– Она – эта девушка – действительно утверждает подобное?
Он кивнул.
– Если она будет продолжать настаивать на своем, моя репутация погибнет.
– Но она не имеет права настаивать на этом. Я лично видела, как она сама обняла вас сзади в тот самый день.
– В какой день?
– В тот самый день, когда вы познакомили ее со мной. Тогда вы стояли в дверях, а она неожиданно для вас подкралась к вам и обняла сзади. Тогда, помнится, вы убрали ее руки и потребовали, чтобы Джули никогда не делала подобного впредь.
– Вы слышали это?
Кэт Энн утвердительно кивнула.
– После этого вы провели ее в палату и потребовали от нее, чтобы девушка приносила все, что нужно, по моему первому требованию. Судя по всему, ей это не слишком понравилось.
– Да уж, – произнес Питер с видимым облегчением. – Не слишком. Послушайте, вы и в самом деле помните все это?
Кэт Энн снова кивнула. Питер улыбнулся.
– Хорошие новости, Кэт Энн. Определенно хорошие. Еще несколько часов назад я уверил Пейдж и Энджи, что если бесстыдница будет настаивать на своих показаниях, то наша практика обречена. Она заявляет, что я ее домогался. Ее показания в данном случае, как и мои, не подкреплены свидетельствами. Но если бы вы согласились дать показания о том, что видели и слышали, это могло бы стать краеугольным камнем защиты. – Питер никак не мог сдержать улыбки; его лицо прямо-таки лучилось радостью. Ах, ты, Кэт Энн, тихая и незаметная! Его мышка Кэт Энн, оказывается, готова поспешить к нему на помощь.
Питеру не терпелось поскорее рассказать обо всем Пейдж.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Пейдж не стала попусту расстраиваться, когда, вернувшись домой, не обнаружила рядом с домом автомобиля Нонни. Та часто выезжала на прогулки вместе с Сами, и хотя обыкновенно возвращалась до наступления темноты, сейчас темнело настолько рано, что привычки пришлось изменить. Она лишь неприятно удивилась, когда, зайдя на кухню, не увидела привычной записки от Нонни. Та всегда оставляла записку, куда и насколько времени она едет.
Пейдж перерыла всю кухню, но записки так и не обнаружила. Убедив себя, что это не более, как недосмотр со стороны Нонни, она прошла в спальню, чтобы переодеть джинсы.
– Куда все делись? – спросила она Китти, которая так носилась вокруг нее, что Пейдж начала подозревать: котенок пробыл в одиночестве, видимо, долгое время. Даже если котенок и знал, то рассказать особенно не торопился.
Пейдж вернулась на кухню, которая сверкала стерильной чистотой. Если на секунду забыть о детском стульчике, стоявшем в углу и тоже безупречно чистом, можно было подумать, что Пейдж живет в доме совершенно одна. Но то-то и оно, что она жила с Сами и Нонни; а после наполненного печальными событиями дня ей необходимо было их видеть. Пейдж хотелось поболтать с Нонни и ощутить в руках нежное и теплое тельце Сами.
Она позвонила в местный супермаркет, но Холлис Вибли сказал, что не видел их. То же ответила в булочной и соседка миссис Коркелл, с которой Нонни свела дружбу. Пейдж одну за другой обзвонила подруг Нонни из Вест-Винтера – Сильвию, Хелен и Элизабет, но Хелен и Элизабет не оказалось дома, а Сильвия тоже не видела Нонни.
Пейдж уселась на лестнице в центре холла и кинула котенку скрученный бумажный Шарик. Котенок вцепился в него, откинул к ногам Пейдж и улегся рядом, ожидая продолжения игры.
– Вот и остались мы с тобой одни, – сказала Пейдж, легким толчком посылая бумажку в направлении к котенку и вслушиваясь, как его крохотные коготки скребут по паркету. Это шуршание и в самом деле было единственным звуком в пустом и замершем доме. Только мы с тобой здесь, подумала Пейдж, обращаясь к котенку и чувствуя, насколько же ей лучше, когда она не одна.
Но эта мысль вела ее к другой, а в сущности, нескольким. Она представила, как Нонни пакует вещи и собирается в свой Вест-Винтер, а Сами забирают от нее и отдают Бог весть кому. Она представила себе, что ее дом снова затихнет, вот как сейчас, и будет постоянно пустым и тихим. В нем останутся только она и Китти, которые будут в одиночестве обедать, играть вместе бумажкой, и так день за днем, вечер за вечером, поскольку и Ноа тоже, возможно, придется уехать из Таккера. А вместе с ним уедет и Сара. А потом и Энджи, которая рискнула самым дорогим и победила. Возможно, из Таккера уедет и Питер, который может проиграть дело против Джули, но который все-таки нашел себя. Конечно, в Таккере после их отъезда останется масса народа, останутся люди, с которыми можно общаться. Беда только в том, что Пейдж общаться с ними не хотелось. Не сможет она поддерживать такие близкие отношения, которые установились у нее с Нонни, Ноа и коллегами по работе.
