Виктория Клейтон - Танец для двоих
— Ох, — сказала я, не в силах скрыть разочарование в голосе.
Я отправилась на кухню сделать сандвичи в дорогу для Ники. Отдельно я приготовила несколько бутербродов для Джайлса, чтобы ему было чем перекусить по возвращении со станции. Остатки заливного в холодильнике вызывали отвращение. Я подумала о том, что вряд ли в ближайшее время смогу смотреть без содрогания на что-либо, хоть отдаленно напоминающее желе. Как быстро нам надоедает то, что еще вчера казалось безумно вкусным. Я приготовила сандвичи с сыром, помидором, зеленым луком и солеными орешками, а также сандвичи с курицей, кресс-салатом и майонезом. Затем тщательно упаковала в пластиковую коробку и положила туда еще печенье, яблоки и бутылку лимонада. Перед этим я внимательно осмотрела сумку, которую собрал Ники. Я добавила пару чистых носков, трусы, пижаму, полотенце и зубную щетку. Ники аккуратно упаковал коробку с засушенными бабочками, моток веревки, совок, увеличительное стекло, но забыл прихватить самые необходимые вещи.
Мы поехали в Ньюарк на «лендровере», который остался единственным в доме автомобилем, достаточно вместительным для трех человек. Джайлс долго не соглашался брать в машину Нипа и Наджа, но в конце концов уступил моим уговорам. Я отправила Ники попрощаться с отцом. Мальчик почти сразу же вернулся.
— Отец дал мне вот это и приказал уходить, — сказал Ники. В руке он держал монету номиналом в один фунт. — Папа никогда не давал мне столько денег, — улыбнулся Ники. Затем нахмурился. — Наверняка он рад, что я уезжаю. Ничего страшного, я никому не позволю испортить свое первое путешествие в поезде. Я не буду ложиться спать всю ночь до утра — не хочу пропустить что-нибудь интересное.
На вокзале Джайлс купил Ники сборник комиксов, шоколадку и передал на попечение проводника.
— Я пришлю тебе открытку! — Двери вагона с шипением закрылись. Ники высунулся из окна: — Спасибо за шоколад и за все!
— Передай привет Лалле и Хамишу! Счастливого пути!
Вокзальный носильщик проверил, плотно ли закрыта дверь в купе Ники.
— Не высовывайте голову из окна, сэр, когда поезд придет в движение, — хмуро сказал носильщик и поправил фуражку на голове.
Лицо Ники вдруг стало серьезным. На него, вероятно, произвело впечатление сознание собственной значимости. Он ехал один — гордый пассажир купейного вагона, ехал без сопровождения взрослых. Ему предстояла долгая дорога до Эдинбурга. Поезд тронулся. Я бросила на Ники прощальный взгляд. Он с невероятно прямой спиной сидел на своем месте и торжественно махал рукой на прощание.
— Почему ты плачешь? — спросил Джайлс с легким раздражением в голосе. Мы брели вдоль вокзала к автомобильной стоянке. — Ники замечательно проведет время.
— Разве ты никогда не плачешь, если что-то глубоко тебя трогает? Плачут не только от грусти. У меня всего лишь покраснели глаза. Совсем не обязательно называть это плачем. Я люблю Ники. Я хотела бы усыновить его.
— Ты хотела бы усыновить целый мир. О, черт побери!
Мы уставились на «лендровер». Нип и Надж, которые оставались в машине, успели изгрызть водительское сиденье. Они высунули головы из окна и бешено лаяли на всех проходящих кошек. Увидев нас, собаки приветливо заворчали. На их мохнатых мордах висели клочья слюны.
— Теперь я понимаю, что ты имела в виду, когда сказала, что иногда хочется плакать, если что-то трогает до слез. Как я теперь буду объясняться с сэром Джеймсом? Что я ему скажу?
Всю дорогу от станции до Инскип-парка моросил дождь. Печка в машине не работала. Я сказала, что мы правильно сделали, взяв с собой собак, — их дыхание согревало воздух лучше всякой печки. Джайлс ответил, что предпочел бы замерзнуть, чем подвергать свою шею опасности. Собаки, которые стояли на заднем сиденье, энергично облизывали шею и затылок Джайлса шершавыми языками. Я инстинктивно придвинулась к Джайлсу. Меня мучила ревность. Почему собакам прощается подобная фамильярность?
— Если ты не уберешь колено, я не смогу переключать скорости.
Когда мы вернулись, Сюзан уже находилась в кухне. Она варила суп из копченых ребрышек и гороха.
— Объедение. Как вкусно пахнет! Я замерзла и проголодалась.
— Я сварила достаточно, хватит на всех.
— Могу предложить сандвичи взамен на тарелку супа.
— Соленые орешки? Странное сочетание. Что надоумило тебя положить орешки в сандвич? Ты чудачка.
— Попробуй. — Меня больше не обижали колкости Сюзан. Я понимала, что это всего лишь способ самозащиты.
— Хм. Довольно интересное сочетание. — Сюзан съела сандвич и потянулась за другим. — Хотя не думаю, что Джеймсу понравится. Он не любит орешки, зато обожает суп. Сейчас, когда она уехала, я собираюсь дать ему все, что он любит, все, чего он хочет. — Глаза Сюзан сверкали, губы были накрашены яркой губной помадой, а в ушах болтались сережки. — Я разожгла камин в кабинете Джеймса. Надеюсь, ты не будешь возражать?
— Возражать?
— Мы с Джеймсом собираемся поужинать отдельно. Джеймс очень устал, ему хочется отдохнуть от всех. Он нуждается в ласке. — Я бы с большим удовольствием приласкала разъяренного быка, но желание Сюзан уединиться со своим дядей подсказало идею. Я решила воспользоваться случаем и стала строить собственные планы. — Могу я тебе довериться? — спросила Сюзан. — Кое-что я не рассказывала еще никому…
— Конечно. — Я никогда не отказывалась выслушивать чужие откровения. Меня не тяготило бремя тайн. Может быть, потому, что я выслушивала столько всего, что забывала большую часть рассказанного.
— Я знаю, ты не любишь Джеймса. — Сюзан сделала паузу и покраснела. — Но он всегда хорошо относился ко мне. Когда я была ребенком, он защищал меня. Отец… ты прекрасно знаешь, какой он. Он стесняется меня, потому что я некрасива и не могу заставить людей полюбить себя. Мне было десять лет, когда умерла мама. Отец не находил себе места, может, потому, что они часто ссорились. Полагаю, что мама ненавидела отца за бесконечные измены. Она была очень красивой и очень деликатной, ее обожали все, кто знал. После того как мама умерла, отец ни разу не поинтересовался, чем ее смерть была для меня. Тетя Милли дала мне свое платье для похорон, очень вычурное. Я ужасно в нем выглядела. Джеймс нашел меня после церемонии. Я сидела в гостиной в полном одиночестве. Он взял меня за руку. — Сюзан убрала прядь волос со лба. — Он сказал: «Бедная маленькая Сюзан. Бедная маленькая девочка». Джеймс сел рядом, усадил меня на колени и стал гладить. Он не сказал больше ни слова, но я чувствовала тепло, которое он не мог выразить словами. После этого случая я всегда знала, что найду у него поддержку. Иногда, когда папа становился особенно язвительным, Джеймс осаживал его разгневанным взглядом. Конечно, он не мог сравниться с отцом в красноречии, но мне приятно было осознавать, что есть кто-то, кто может заступиться за меня. Я видела, как Джеймс страдал из-за приступов тети Милли. Она всегда отличалась неустойчивой психикой, даже до рождения Ники. Знаешь, однажды тетя Милли пыталась утопить Джеймса. Об этом предпочитали не говорить, но я слышала сплетни. Бедный Джеймс! Он был таким подавленным. Милли не принесла ему счастья… Мужчине нужна отдушина. Мы стали любовниками. Мне было двадцать пять лет. Я прекрасно понимала, что делала, — добавила Сюзан, увидев изумление на моем лице. — Он плакал у меня на руках. Никогда ни один человек не был мне настолько близок. Он был раздражительным… нелюдимым, но кто может винить его? Он никогда не бросит Милли. Он говорит, что они повенчаны перед лицом Господа и останутся мужем и женой в радости и печали, богатстве и бедности, здравии и болезни. Мне его поведение кажется благородным. Немногие мужчины могли бы ее терпеть.
