Мэриан Кайз - Замри, умри, воскресни
Я понимала, что в один прекрасный день моя жизнь в корне изменится, наполнится чувствами, и друзьями, и смехом, и красками, и совершенно новыми людьми. Я была почти твердо уверена, что в ней найдется место и другому мужчине, и другим детям, другой работе и дому. Я не имела представления, каким образом я совершу этот переход — от моей бесцветной сегодняшней жизни к насыщенной и яркой, которая уже рисовалась мне в воображении. Я знала только, что эта новая жизнь придет. Но сейчас до нее еще далеко, все, что будет, случится с другой Лили, я туда пока не спешу.
Я была настолько пассивна во всем, что даже не чувствовала никакого раскаяния, нещадно эксплуатируя щедрость Ирины, которая мало того, что пустила нас жить, так еще и с Эмой нянчилась. В обычной ситуации я бы мучилась, планировала уехать при первой возможности и всякий раз, включая свет, чувствовала бы себя бессовестной дармоедкой. Иногда я и деньги у нее занимала — зарабатывала я как-то неравномерно — и даже не стыдилась этого. Ирина неизменно молча протягивала деньги, за исключением единственного случая, когда я пришла с очередной безмятежной прогулки в парке и сказала: «Ирина, банкомат мне опять денег не дал. Ты меня не выручишь до получки?»
Она ответила:
— Почему у тебя нет денег? Ты же на прошлой неделе получила чек.
— Мне надо было отдать тебе долг, потом я купила Эме велосипед, ведь у всех девочек велосипеды есть, потом я водила ее в парикмахерскую и делала стрижку, как у девочки Доры из «Затерянного города». У всех девочек такая прическа, а у нее — нет. Не годится!
— А теперь тебе не на что ее кормить, — подвела черту Ирина. И хитро добавила: — Обвиняешь Антона, что он не умеет обращаться с деньгами, а сама не лучше.
— А я и не говорила, что я лучше. Ничего не могу поделать, так меня воспитали. Лишнее доказательство того, что нам с Антоном нельзя жить вместе.
Она вздохнула и махнула на жестяную банку от печенья.
— Бери сколько хочешь. — Потом протянула мне открытку. — Тебе письмо.
Я с удивлением посмотрела на картинку: три американских медведя-гризли стоят в ручье, на фоне сосен и шикарного ландшафта. Похоже на Канаду. У самого большого медведя в лапах зажат огромный лосось, средний ловит в воде рыбу, а маленький держит в лапах трепещущую рыбешку. Я перевернула открытку, снимок назывался «Медведи-гризли на запруде». Но кто-то — с почерком Антона — зачеркнул официальное название и надписал: «У Антона, Лили и Эмы сегодня рыбный день». К великому своему удивлению, я расхохоталась.
И еще там было написано: «Думаю о вас обеих. С любовью, А.».
В этом был весь Антон, веселый, умный и сумасшедший, и мелькнула радостная мысль: начинаются приятные воспоминания. Я наконец подхожу к черте, откуда я смогу оглядываться назад на наше прошлое и не испытывать ожесточения.
Весь день я ходила счастливая.
Через несколько дней почта принесла открытку с изображением Берта Рейнольдса — красавец-мужчина, любимец женщин, и усы роскошные. Антон написал: «Увидел — и подумал о тебе». Я опять рассмеялась. Будущее внушало большие надежды.
Я стала ждать новых открыток, и вскоре принесли очередную, на сей раз — с китайской вазой, на которой были нарисованы люди, чашки и еще много чего. Подпись гласила: «Ваза эпохи Мин с изображением чайной церемонии», но Антон это зачеркнул и написал: «Антон, Лили и Эма, ок. 1544, пьют чай после головокружительного шопинга». Я перевернула открытку и разглядела, что за фигурками даже сумки просматриваются.
Я повернулась к Ирине и сказала:
— Я тут подумала… Когда Антон сегодня придет за Эмой, я с ним сама разберусь.
— Очень хорошо.
Когда я открыла ему дверь, он даже не удивился, что это я. Он просто воскликнул:
— Лили! — Как будто обрадовался, что видит меня.
Выглядел он намного лучше, чем в нашу предыдущую встречу, уже не такой выжатый и измученный. Вернулась его сияющая, жизнерадостная аура; он явно шел на поправку. Мы оба шли.
— А где сегодня Ирина? С ней ничего не случилось? — спросил он.
— Нет, ничего. Просто… знаешь… Я готова… Уже пора… Антон, спасибо за открытки, они такие смешные, ты меня очень рассмешил.
— Прекрасно. И хорошо, что я тебя застал, хочу тебе кое-что передать.
Он протянул мне конверт, и я тут же со стыдом вспомнила о письме, убранном в комод, — я его так и не прочла.
— А что это?
— Бабки, — сказал он. — Целая куча. Я вернулся в рекламу, и бабки теперь ручьем текут.
— Правда? — Это окончательно убедило меня в том, что врозь нам лучше.
— Купи что-нибудь красивое себе и Эме. Я тут прочел, «Ориджинс» новые духи выпустил… Только себя обязательно не забудь!
Глаза его снова светились, и я почувствовала такое влечение, что чуть было не заключила его в объятия. На этот раз я себя сдержала, но мне недолго оставалось сдерживаться. Скоро мы сможем обниматься, как друзья.
ДЖЕММА
Я думала, я никогда не переболею Оуэном. Я к этому и не стремилась, я прекрасно себя чувствовала в своем горе. И однажды утром, проснувшись и осознав, что я в самом деле чувствую себя хорошо, я словно очнулась. Мне даже потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в этом чувстве, настолько я от него отвыкла.
Я вдруг посмотрела на все это с другой стороны: ему пришла пора возвращаться на свою планету, Планету Молодых, где его ждала Лорна.
И я была готова согласиться, что момент был выбран на редкость удачно: он ушел от меня ровно в тот день, когда вернулся папа. Как будто он был послан ко мне на тот срок, что я в нем нуждалась. Обычно я не верю в милосердного господа (я вообще ни в какого господа не верю), но сейчас я призадумалась. Я больше не была зациклена на том, как сильно я по нему скучаю, — я стала испытывать благодарность судьбе за то, что он у меня был хоть какое-то время.
Надо честно сказать, глаза у меня еще были на мокром месте, но перемена во мне меня саму поразила. Это было как во время долгой болезни — вдруг просыпаешься и видишь, что ты здоров.
Чтобы обсудить мое загадочное состояние, я попросила Коди сходить со мной в бар, и он, надо отдать ему должное, согласился.
— Обещаю: плакать не буду. — Правда, я это и в прошлый раз говорила.
— Поедем куда-нибудь в пригород — так, на всякий случай, — предложил он, и уже через час, в неведомом пабе в Блэкроке, я призналась ему в новообретенном душевном покое.
— А твоя проблема?
— Меня беспокоит, что я такая поверхностная. Так быстро воспрянуть… Еще на прошлой неделе, даже два дня назад, я была развалиной, а теперь — в полном порядке. Мне его не хватает, но сердце уже не болит.
— Ты выполнила годовую норму по слезам. Думаю, ты не только о нем горевала. Я говорил о тебе с Юджином.
