Джанет Чарльз - Одесское счастье
А Оля… Она больше не навещала нас с бабулей, хотя повадилась являться в офис. Вот и сейчас в облаке духов нарисовалась в дверях.
Я улыбнулась и даже встала:
– Привет, Оля, ты сегодня прекрасно выглядишь.
Таки да. Классный макияж. Блестящее платье. Белые лаковые сапожки. Платиновый боб, построенный в дорогом салоне. Никаких непрокрашенных корней.
Она проплыла в кабинет Хэрмона, даже не глянув в мою сторону и не проронив ни словечка. Не хотелось давить на подругу, но и терять ее не хотелось. Ее новая манера меня смуряла. Что же ж у нее внутри делается? Может, ей неловко? В офисе про нее знали все – от охранников и уборщиц до начальников. Неужели Оля возненавидела меня за то, что я ею прикрылась?
Кстати, в этот напряженный период рак на горе таки свистнул: мистер Хэрмон перестал ревновать к компьютерщикам, и у меня наконец-то появился Интернет!
Иногда мечтаешь, мечтаешь о чем-то, а получив, разочаровываешься, но вот Интернет оказался даже намного лучше, чем я себе навоображала. Мастер показал мне, как находить и открывать нужные страницы и посещать различные сайты. И я быстро поняла, почему Интернет пишется с большой буквы, как город или страна. Да это целая безграничная галактика, вроде Млечного пути. Теперь я могла при желании глянуть новости Би-би-си, полюбоваться на крайние парижские моды или почитать до мурашек стихи Эдгара По. А еще я теперь могла поискать новую работу на западных сайтах по трудоустройству – спланировать побег в прекрасное далёко.
В голове, подобно белым пушистым облакам, пролетали рассказы Джейн об Америке. Широкие просторы. Вежливые люди. Со всех сторон доброта. Учтивость. У каждого автомобиль. Равноправные отношения в браке и в обществе. Законы, одинаково защищающие интересы всех и каждого. Я хотела стать частью этого центрового мира. Джейн видела мою окраину. Теперь мне хотелось посмотреть на ее поднебесье.
Я написала несколько рабочих писем и разослала пару десятков своих резюме. Мистер Хэрмон недовольно проворчал мне в затылок:
– Почему ты так много печатаешь? Я тебя сегодня не слишком загружал.
Дико извиняюсь, но я здесь чувствовала себя так, словно присоседилась к великим прозаикам: сочинять сопроводиловки было так же интересно, как, к примеру, роман. Но тот же граф Толстой мог исписывать страницы пачками, а мне следовало каждый раз укладываться в четыре абзаца. Конечно, до Пушкина я не доросла, но мистер Хэрмон, вымарывая мои слова, одергивая меня и приструнивая, даже превзошел цензуру царя Николая Палкина.
Прошло несколько недель, а я так и не получила ни ответа ни привета и решила посоветоваться с Джейн, что делаю неправильно. Она прислала мне обратно на электронную почту мое переработанное резюме, в котором я показалась себе чуть ли ни президентом Украины, единогласно избранным за искоренение мировой бедности голыми руками. Как только мистер Хэрмон ушел с работы, я позвонила Джейн:
– Это же хвастовство! Мне неловко такое про себя писать.
– Людей, которые не стесняются показать свои достоинства, охотнее нанимают.
– А скромники, значит, побоку.
– Такова жизнь.
Может, такова жизнь в других странах, но у нас в Одессе все наоборот.
Когда я отправляла письма Джейн, то указывала на конверте сначала ее имя, потом улицу, потом город. А Джейн, адресуясь мне, сначала писала город, потом улицу и только самой нижней строкой мое имя. Американцы, задавая вопрос, формируют его из утверждения: «Вы знаете?», «Вы мне поможете?». В русском же языке вопросы производятся из отрицаний: «Вы не знаете?», «Вы мне не поможете?». Если бы я показала свое исправленное Джейн резюме любому отечественному работодателю – даже будь оно на сто процентов правдивым, – его бы сочли предельно некультурным, безумно хвастливым и даже издевательским. Да, только так его бы и оценили по всему бывшему Советскому Союзу (а это, на минуточку, почти двадцать два с половиной миллиона квадратных километров). Правда, в Одессе рассылка резюме пока не практиковалась. Тот же мистер Хэрмон нанял меня, не имея никаких сведений про мое образование. Сдается мне, он просто пустил слух, что ищет в секретарши интересную чудачку. А его сосед – бабулин друг, кстати – тут же нашелся и расписал меня как сообразительную девушку, умеющую держать язык за зубами и способную ориентироваться в черном море одесской коррупции.
И еще целый месяц я усидчиво изучала забугорные вакансии и рассылала письма. Оно того стоило – на Западе за месяц я заработала бы столько же валюты, как здесь за год. К слову сказать, хотя новые банки пёрли из-под земли как грибы после дождя, мы с бабулей им ни в какую не верили и хранили сбережения в морозилке. Я попыталась прикинуть габариты морозилки, в которой уместилось бы мое гипотетическое жалование американских размеров, – ха, да не меньше всей нашей кухни! – и рассмеялась.
– Эй, ненормальная девчонка! – крикнул мистер Хэрмон из своего кабинета. – По какому поводу ты там веселишься?
Ойц.
Наконец я получила один ответ. По большей части я им подходила, но за неимением у меня рабочей визы, они не могли меня принять и просто желали успехов. Похоже, моя подруга Флорина была права, когда подбивала слинять в Германию. По ее информации, для евреев получить тамошнее гражданство довольно просто.
Просматривая инженерные вакансии, я частенько натыкалась на рекламки сайтов знакомств. Фотографии улыбающихся счастливых пар вызывали зависть и интерес. Сама я несколько раз отметилась в одесском клубе знакомств, обшарпанном и неприглядном, и в итоге решила, что лучше попытать удачу с каким-нибудь иностранцем – с украинцами мне всю дорогу не везло. Так в прошлом году ко мне подваливали алкоголик, маменькин сынок и колобок (русский народный эвфемизм для недоброго слова «жиртрест» – сплошной ком сала). Конечно, я общалась еще и с Владленом Станиславским, но при всей его приглядности назвать его приличным парнем было бы роковой ошибкой. Каждую неделю он в дизайнерских темных очках и черном кашемировом пальто – типовой униформе одесских доморощенных мафиози – фланировал мимо наших охранников, чтобы забрать деньги за «крышу». Обычно при виде меня он снимал очки. И я смотрела на его терновые глаза и чувственный рот. А потом он приглашал меня на свидание. А я хмурилась и притворялась раздраженной. Разве можно было воспринимать его всерьез? Одесские мужчины клеются к каждой юбке. Обычно в ответ на мой отлуп он улыбался хищной, уверенной улыбкой, которая скрашивала мою жизнь на неделю вперед.
И вот когда я в очередной раз передавала Владу обычный конверт, за дверью мистера Хэрмона раздались смешки и взвизги.
