Катрин Гаскин - Дочь Дома
Десмонд переменил позу, отвернувшись от сверкающего озера и пестрой толпы. Сейчас вид комнат перед его глазами доставлял ему крайнее удовлетворение. Он видел, что все здесь красиво и демонстрирует все то, чего он добился в жизни. Этот дом являлся как бы выставкой его достижений.
Всю жизнь на его колени сыпались дары, чтобы он мог делать с ними все, что ему заблагорассудится. Ему необычайно везло, но в гораздо большей степени он обладал даром ценить то, что попадало в его руки. С помощью своих талантов он покупал великолепие, окружавшее его. Это был его мир, созданный им самим, мир, в котором он предпочитал существовать.
Два зеркала отражали комнату, отражали самого Десмонда, сидевшего там. Они все уменьшали — комната становилась компактной и миниатюрной, как кукольный домик, а он выглядел крохотной застывшей фигуркой в кресле. Казалось, что он смотрит на себя с очень далекого расстояния и из прошедшего времени. Десмонд давно осознал тот факт, что, когда честолюбивый человек перестает вглядываться в будущее, он ничего больше не получит. Теперь это было верно и для него самого. С недавних пор он усвоил привычку ускользать памятью к ранним дням в Лондоне и к еще более давним — дням учебы в Тринити-колледже в Дублине, к темным и грустным воспоминаниям отрочества.
В Тринити наступило его великое пробуждение, там была и его испытательная площадка. Он, несомненно, обладал способностями, достаточными, чтобы выиграть любое соревнование. Но ему пришлось быстро постичь, что это его единственное достояние. Ко времени поступления Десмонда в колледж его отец был мелким фермером, существовавшим на заклады и работавшим тяжелее, чем наемный рабочий, на своем собственном поле. Такое окружение могло бы погубить его. Более чем скромная жизнь никогда не давала ему ни одного намека на то, кем он мог бы стать, что могло его ожидать. Когда он поступил в Тринити, он знал только книги, руки, державшие их, загрубели от плуга, ножниц для стрижки овец и вожжей. Но все же в нем хватило упрямства, чтобы понять все это и постараться достичь желаемого. Самым мощным и многообещающим средством для этого была его дружба — не настолько сильная или прочная, но всегда существовавшая — с двоюродным братом Джеральдом.
Джеральд родился в Ратбеге и должен был однажды унаследовать его. Кузены никогда не встречались в детстве, никогда не имели точных известий о жизни друг друга. Но их знакомство в Тринити-колледже Десмонд считал одним из самых важных событий своей молодости. Он не заглядывал в будущее. В нем существовало лишь странное врожденное убеждение, что влияние Джеральда, каким бы слабым оно ни было, останется с ним навсегда. Он никогда никем не восхищался так сильно, как Джеральдом, и всегда хотел походить на него.
Однажды холодным и памятным зимним днем Джеральд взял его в дом Френсиса Хили, профессора языкознания, преподававшего в колледже. Хили был воспитанным и спокойным человеком, полным юмора и мягкости. Но заметным в том академическом кружке Дублина сделала его жена-француженка. Ей тогда было сорок лет, она была темноволосой и маленькой, с неправильными чертами лица, из-за чего кое-кто называл ее уродливой. Но она обладала такими чарами, которые без особых усилий привлекали к ней людей; ее остроумие вошло в поговорку. Они с Френсисом Хили были небогаты, но заботу об их пятерых маленьких детях она тащила на своих плечах с хладнокровием и великолепным мужеством. Она была веселой и блестящей; Десмонд впервые встретил такую женщину и влюбился в нее.
Любовь к ней возникла против его воли и была чувством слишком естественным, чтобы это можно было остановить или предотвратить. Он носил в себе это несчастное чувство всю зиму, приходя днем в ее дом два-три раза в неделю, все надеясь, что ее обшарпанная выцветшая гостиная окажется когда-нибудь свободной от обычного сборища студентов. Она была добра к нему. Десмонд выглядел неловким и косноязычным, у него были манеры деревенщины, от которых он пока еще не мог избавиться. Но она всегда помогала ему преодолеть робость.
Как далека она была от женщин, с какими ему приходилось сталкиваться, от его матери, сестер, знакомых девушек. Разве понимала она, что была для него целым миром, миром, влекущим и удивительным. Что ее очарование и изысканные манеры представляли собой продукт того образа жизни, на который он раньше смотрел с горьким крестьянским презрением? Он думал, что она понимает это. Ведь эта женщина была так же умна, как и добра, знала о его невысказанной любви и старалась смягчить его мучения. Десмонд понятия не имел, какой нежной может быть женщина, пока она не показала ему этого.
Миссис Хили начала давать ему уроки игры на фортепиано. Будучи талантливой и опытной пианисткой, она хотела передать ему крупицу своего таланта, потому что это было единственное, что ей позволительно было ему дать.
Используя его способности наигрывать народные песни и баллады, Элиз Хили научила Десмонда проникать в самую душу музыкального произведения. И однажды он понял, что вся музыка может быть любовной песнью. Он воспринял это с легкостью и благодарностью, трудясь, чтобы доставить ей удовольствие, и вполне сознавая, что это самовыражение приносит ему облегчение.
Если она и не любила его или не отвечала на его любовь, то, во всяком случае, питала в отношении него некоторые честолюбивые намерения, использовала свою власть, чтобы твердо двигать его дальше, с меньшей жалостью, чем он делал бы это по своему собственному желанию. И так продолжалось на протяжении всей его учебы в Тринити-колледже. Она владела им полностью и принимала его повиновение как само собой разумеющееся. Он не понимал, почему женщина, которая была настолько старше его, женщина вовсе некрасивая смогла так завладеть им. Но ее влияние он ощущал всегда и продолжал ощущать спустя много лет после ее смерти зимой 1917 года, когда Десмонд служил во Франции.
Он так никогда и не освободился от нее. Воспоминания о ее веселости и уме заставляли Десмонда искать эти качества в других женщинах. Но он никогда их не находил, потому что слишком долго оставался пленником очарования Элиз Хили.
Для Милдред Стирлинг было подлинным несчастьем, что она в то время влюбилась в Десмонда. Он не ожидал этой любви, и меньше всего любви такой женщины, как Милдред. В юности она унаследовала состояние своего отца в виде железнодорожных акций и не представляла себе вещи, которую нельзя было бы купить. Она была членом Добровольческого медицинского отряда в госпитальном лагере во Франции, куда Десмонда направили с легким ранением. К тому времени, когда рана зажила, и Десмонд получил отпуск в Англию, она была влюблена в него по уши. Через пять дней после его отъезда она умудрилась получить отпуск и разыскала его в Лондоне в полном одиночестве. Она обладала своего рода мужеством и духом азартного игрока. Прежде, чем он снова уехал во Францию, она получила его обещание жениться на ней.
