К. Рейсс - Сопротивление
— Ма, всё в порядке, — я посмотрела поверх её плеча на папу, в его рыжих волосах уже кое-где появилась седина, лишавшая его отличительной черты Дрейзен…
Он спрятал руки в карманы и опирался спиной о стену. Я закатила глаза, посмотрев на папу, но он просто отвернулся и посмотрел в окно. Отец всегда так старался поддерживать меня, а мне это так и не удалось.
Всё в комнате было сделано так, чтобы не огорчать пациентов и их семьи. Круглый стол из бледно-голубого огнеупорного пластика, на котором стояли кувшин с водой и три пластиковых стакана. Белые пластиковые стулья с хромированными ножками. Решётки на окнах, за которыми открывался живописный вид на просторы каньона Топанга[12], который сейчас был скрыт за стеной серого тумана. Украшения в честь Рождества выбивались из общей картины. Лучшее место в здании для тех, кто отстёгивал немалые суммы учреждению.
Мама прижала меня к себе, и я почувствовала, как между нами зашуршало что-то твёрдое. Она отстранилась и вручила мне завёрнутый подарок. На обёртке был изображён пляшущий снеговичок, украшенный золотой лентой.
— Купила его тебе на случай, если ты приедешь.
Я дёрнула за ленту и развернула бумагу, открыв рамку с фотографией.
— Снежок! — я полностью вытянула фото из обёртки. На снимке мне было пятнадцать. Одной ногой я была в стремени, и мой серебристый жеребец стоял передо мной. — Спасибо, мам!
— Линди говорила, что тебя уже долгое время не было на конюшне. По крайне мере, за исключением того дня.
Сколько же я не каталась на Снежке? Годы? Последний раз, когда была на конюшне, со мной было двое ребят, с которыми я обещала трахнуться на стоге сена. Я была под таким кайфом, что Линди вышвырнула меня оттуда. Сказала мне, что я не достойна той работы, какую они вкладывали каждый день в уход за лошадьми. Я проклинала её тогда за то, что она была права.
— Мы выведем из тебя эту дрянь, — прошептала мама. Она посмотрела на меня, сжав мои плечи. — Десять лет назад мы могли бы просто забыть об этом… Но в эру Интернета… — она потрясла головой, замолчав. — Ты хорошая девочка. Мы с твоим отцом знаем, что ты этого не делала.
Папа даже не посмотрел на меня.
— Спасибо, мам. Я в порядке.
— Мы подключим к этому делу всех. Этот мужчина… Дикон Брюс? Мы найдём что-нибудь и выдвинем против него обвинения.
— Эйлин, — произнёс отец, — этого не сделать по щелчку пальцев.
Она повернулась к нему, бросив на него смертоносный взгляд. Сопротивление, существующее между моими родителями, можно было назвать эпическим. Однажды кто-нибудь из них превратится в кучку испепелённых костей и сгоревшей кожи из-за этих схваток.
— А как тогда? — прорычала мама.
— Квентин уже занимается другим…
— Он может заняться и этим.
— Нет.
Соревнование взглядов продолжилось. Я не знала, что они сделают быстрее: набросятся друг на друга с поцелуями или с кулаками.
— Мам, пап? — вмешалась я, но не смогла разорвать их очного сражения. — Я выберусь отсюда через пару дней. Мы можем…
Не оторвав взгляда от мамы, отец ответил.
— Я бы не ставил на то, что ты выберешься отсюда.
— Но…
— Она выберется, Деклан, — ответила мама. — Я позвоню Франко. Если всё пойдёт не так, как надо, то посмотри в зеркало, чтобы знать, кого за это винить!
— Не позвонишь. Ей не нужна та помощь, которую ты предлагаешь.
Я не знала, о чём они говорили, но понимала, что если мама собралась позвонить Франко, кем бы он ни был, то она ему позвонит. Моя роль в этом разговоре подошла к концу.
— Спасибо вам за приятный визит. Счастливого, блядь, Рождества.
Я развернулась в своей мягкой обуви и зашагала прочь. Прошла уже половину пути до фойе, когда отец догнал меня.
— Спасибо за защиту, — выплюнула я. — Если это можно так назвать.
— Подожди.
Он встал передо мной, преградив мне путь.
Его личный телохранитель обратил на нас внимание. Отец посмотрел на мужика, который по весу явно мог сравниться с девяностокилограммовым холодильником и который не расставался с пистолетом. Папа взглядом заставил его отступить назад.
А потом его холодные синие глаза впились в меня:
— Это приносит тебе удовольствие? То, что ты делаешь?
— Я здесь не для того, чтобы тебя позорить.
— Но последствия одни и те же. Хотя тебя это никогда не заботило.
— Просто скажи мне, чего ты хочешь.
Он поднял ладонь вверх, оборвав меня на полуслове:
— Твоя жизнь вышла из-под контроля. Ты разбила больше машин, чем я мог купить. Позорно использовала своё тело. Я могу лишь представить, что за дрянь бежит по твоим венам. И ты ни разу не столкнулась ни с одним последствием. Ты как зараза, инфицирующая всё, к чему прикасается.
Я скрестила руки на груди. Не знала, обратить ли это в шутку или нет.
— Ты говоришь, что я плохая.
— Ты — распутная, и тебе плевать на это.
— А тебе разве нет? — ответила я, напрягшись и почувствовав, как задрожали мои конечности.
Никогда не стоило бросать вызов папочке. Просто не стоило. Я не встречалась с последствиями во внешнем мире, но явно сталкивалась с ними в его вымышленном королевстве. И уже там, как ему казалось, я получала за всё сполна.
— Нет. Мы семья, Фиона. Нас десять человек, и всё это имеет значение. Важно, как нас воспринимают. То, как и что мы делаем, имеет значение. И если ты уже не можешь себя контролировать, то это сделаю я, — близко… Это было так близко к тому, что говорил мне Дикон. От этих слов моё тело сжалось. — Выйдешь ты отсюда или нет, может зависеть от меня.
— Мне уже не пять лет, — прошептала я, но уже знала, что этим только усугубила своё положение.
— В этом ты права. Об этом и подумай. Твой поезд ушёл, и вместо станции «бешеного детства» тебе придётся сойти на станции «взрослой жизни». Твоё место займёт новое поколение.
Может быть, действие моего лекарства закончилось. Возможно, я ещё не отошла от того, что недавно вспомнила свою первую встречу с Диконом, но что-то в том, как он назвал меня старой, костлявыми пальцами страха вынуло из меня душу. У него был такой взгляд, словно он наступил в ещё тёплое дерьмо на тротуаре. Я уважала своего отца, его мнение и убеждения, даже если не следовала им. Постоянно возражала ему, а он вносил за меня залоги, потому что чувствовал моё уважение. Что произойдёт, если это уважение исчезнет? Он прекратит оберегать меня?
— Ну а ты? — выкрикнула я, хотя он и глазом не моргнул. — Что ты сделал? Ты сам опозорил эту семью, а маму особенно!
— Я женился на ней. Но никто не женится на тебе, — он впился в меня взглядом, даже не моргнув ни разу.
