Ольга Ланская - Инженю, или В тихом омуте
— Может быть, мы начнем? Нет, я понимаю, что вы ждете того невежливого мужчину — но вы ведь тоже начальник, правда? О, я совсем не разбираюсь в этом — звания, звездочки, — но мне показалось вчера, что он был с вами так уважителен. И у вас такой красивый кабинет…
Кабинет, надо признать, был убогий — маленький, душный, захламленный, с грязными окнами. И она уже пожалела, что сказала об этом, — но он, к счастью, не счел это издевательством.
— Ну да… Начальство меня ценит, конечно. Я ведь это — оперуполномоченный уголовного розыска. Вот такое, как вчера было, — как раз моя специфика.
— О! — Она широко распахнула глаза. — И вам не страшно? Это ведь так ужасно — убийства, кровь, трупы! Вы не боитесь, вы такой смелый…
— Да вчера что — пустяки! — Он приободрился, оказавшись на знакомой ему территории. — Такое бывает, знаете, — расчлененка вот, когда голова в одном мусорном баке, а ноги… Ой, извините — вам зачем об этом…
Он покосился на нее испуганно, но кажется, решил, что она то ли не расслышала, то ли не поняла такое мудреное слово, как «расчлененка».
— Вот начальник приедет сейчас…
Он явно не знал, о чем с ней говорить, и ждал начальника — и напрягался от тишины. Она, не напрягаясь, сколько угодно могла молчать, тем более когда была возможность поизучать кого-то, — а он напрягался. Потому что ее общество ему нравилось — но одновременно смущало. В другой обстановке он, может, ощущал бы себя по-другому — но ей не нужно было встречаться с ним в другой обстановке. По крайней мере пока.
Зазвонил телефон, и он вздрогнул, хватая трубку, рывком поднося к уху.
— Слушает лейтенант Мыльников! Да, да, здесь. Понял! Помню, помню — все как вы велели. В восемь? Нет, я тут, конечно — сразу доложу…
Трубку клал и смотрел на нее после телефонного разговора уже совсем другой человек — суровый, каменный прямо, важный и крайне серьезный.
— Начальство задерживается — проблемы возникли в главке в связи с этим делом. Начнем, Марина… как, простите, ваше отчество?
Она промолчала — не было нужды напоминать ему, что они называют друг друга по имени, и отступать с завоеванных позиций.
— Значит, давайте по порядку, Марина. — Он взял со стола простенькую дешевенькую ручку, положил перед собой стопку желтоватых листов бумаги. Вчера он не собирался ничего записывать — да он даже на нее не смотрел. Ему явно сказали, чтобы он отвел ее в сторону, изобразил, что внимательно ее слушает, а потом отправил ее подальше. А вот сейчас он был готов писать, и это был хороший знак. Показывающий, что ее как свидетеля и в самом деле оценили. — Все по порядку — как и во сколько вы оказались на месте происшествия, что именно увидели, и так далее, во всех деталях.
— О, Андрей, — это было ужасно. У меня было такое прекрасное настроение — знаете, у молодой одинокой девушки всегда столько проблем, и так непросто от них отвлечься, но был такой чудесный день, я обо всем забыла и гуляла…
Она мечтательно посмотрела в потолок, грязно-желтый, закопченный, словно тут по вечерам готовили шашлыки на открытом огне или даже жарили допрашиваемых. А потом перевела взгляд на него — смотрящего на нее сосредоточенно, нервно постукивающего ручкой по столу.
— Но вы ничего не пишете, Андрей! Вы что, все запоминаете?! О, я бы хотела так уметь — но вы же знаете, что говорят про девичью память…
Похоже, он уже от нее дурел — и она чувствовала, что ему, такому важному сейчас, хочется четко выполнить начальские указания. Но это была его проблема — ему предстояло привыкнуть к ней и ее манере общения и подстроиться под нее.
— В общем, Андрей, все это было ужасно. Такой чудесный день, такое настроение — я себя ощущала лет на пять моложе. Мне ведь уже столько лет, даже не хочется об этом думать. Как по-вашему, на сколько я выгляжу? Нет-нет, лучше не говорите — мужчины такие прямолинейные…
Он нервно качнул головой. Ей показалось, что у него такое состояние сейчас, что он либо взорвется, либо сломается. Он пытался по-другому себя вести после звонка она не давала. И что-то должно было произойти — что-то, что определит их отношения на будущее. И он или сдастся, или…
— Вы помните, какое было солнце? — продолжила со всей непосредственностью. — А там, в переулке, там так прохладно было, такая тень. А я, кстати, как раз весной купила себе темные очки — жутко дорогие, но такие красивые. Одинокой девушке так тяжело — все так дорого стоит… Вам нравятся мои очки?
Он обмяк — буквально сдулся на глазах. После звонка он даже стал больше в размерах, нависал над столом — а тут осел, расползаясь по стулу.
— Марина, я вас очень прошу — давайте по порядку, — произнес слабо, сдаваясь.
— Ну вот, я так и знала… — Она огорченно пожала плечами. — Знаете, я так часто говорю глупости — вот и вам уже надоела…
— Нет-нет, что вы! — Он был на ее стороне, она все-таки выиграла этот поединок, заставив его подстроиться под себя. — Скажите — а что вы делали в этом районе? Вы ведь не здесь живете? Вы ведь, судя по телефону…
— Иногда так хочется просто прогуляться. — Она смотрела ему в глаза и улыбалась, словно ей было очень приятно с ним разговаривать. — Знаете, иногда хочется забыть обо всем, обо всех мелочах, проблемах и просто прогуляться. У вас такого не бывает?
— Я понимаю. — Он закивал, соглашаясь, может, решив, что с ней именно так надо разговаривать, как с душевнобольной. То есть не спорить, со всем соглашаться и с надеждой ждать, не ответит ли она на поставленный вопрос, задавая его снова и снова. — То есть — просто гуляли?
— Просто гуляла. — Она кивнула ему радостно, словно благодаря за то, что он понял наконец, что она все делает неосмысленно, как дитя природы.
— А вот если вспомнить весь вчерашний день — можете вспомнить? Давайте восстановим его полностью, с самого утра — хорошо?
— Ну конечно! — Она расцвела, но тут же погрустнела, морща лоб. Она нечасто это делала — все-таки существовала опасность, что образуются морщины, — но это смотрелось очень выигрышно. Бессмысленная наивная девица пытается что-то вспомнить — открыто показывая, с каким трудом ей дается мыслительный процесс. — Я проснулась, кажется, в десять. Да, точно — даже раньше. Я обычно поздно встаю, а тут так душно было — я проснулась от духоты. Представляете, лежу вся мокрая — какой тут сон. И это при том, что я сплю голая — а если бы… Вот ваша жена — она в ночной рубашке спит или без?
— Конечно. — Вопрос застал его врасплох, но он ответил на него автоматически, даже не поняв толком, о чем речь. — Да, в рубашке.
Она так и чувствовала, что у него есть жена — такие, как он, женятся лет в восемнадцать, и обязательно на одноклассницах, и рано заводят детей. На таких чистеньких и скромненьких одноклассницах, отличницах с косичками и в белых блузочках — таких трогательных в своей чистоте. Тьфу!
