Синди Джерард - Ночи в Монтане
С улыбкой до ушей Джон открыл пакет и достал завернутый в салфетку бургер, пакетик картошки фри и банку содовой. Поставив все это перед Эллисон, он произнес:
— Ужин подан.
Ужин. Опять ему это удалось. Заставить ее поужинать с ним. Только сегодня она была слишком голодна, чтобы обращать на это внимание.
Она и так слишком много думает о нем, когда моется в душе, чистит зубы, одевается, работает… Практически все время.
А самое ужасное, что не давало ей покоя, — то, что она действительно счастлива его видеть. С его приходом она забывает о пустоте и страхе одиночества.
Элли знала, что оставаться с ним наедине поздно вечером небезопасно. Слишком легко расслабиться в его компании, за разговором, полным шуток и дружеского смеха. Она почти забыла, что должна сопротивляться своему влечению к этому мужчине.
Они доели бургеры и картошку, и Элли подала печенье. Съев дюжину, он продолжал уверять Элли, что заслужил еще парочку за то, что принес ей ужин сегодня вечером.
Эллисон на это не купилась, но у них все равно завязалась шутливая перепалка. Время прошло незаметно: взглянув на часы, она с удивлением обнаружила, что уже десять. Джон сказал, что собирается уходить, но вот они стоят перед дверью, а он так и не торопится домой.
Они присели на крыльце напротив друг друга. Эллисон слишком расслабилась, чтобы настаивать на том, что ему пора идти. Джон продолжал веселить ее забавными историями из жизни на ранчо и о своем старом друге и вечном холостяке Клайве Джонсоне.
Элли встречала Клайва во время своего первого визита на ранчо.
— Думаю, он не воспринимает меня серьезно как врача, — прокомментировала она.
— Клайв очень мнителен, — отозвался Джей Ти. — Не обращай на него внимания.
— Он тебе очень дорог? — спросила Элли, заметив его глубокую привязанность к другу.
— Да, он старый упрямец, но я не могу представить себе жизни без его ворчания.
Ступеньки старинного крыльца заскрипели, когда он подвинулся, усаживаясь поудобнее.
— Я могу помочь тебе с починкой, — сказал он, оглядывая перила.
— Ты имеешь в виду скрип? В этом нет нужды, мне он даже нравится, как-то уютно, по-домашнему.
Несколько минут они просто сидели, слушая легкую музыку, льющуюся из открытых окон. Эллисон включила проигрыватель и почувствовала необыкновенное умиротворение.
— Кто это? — спросил Джон, имея в виду певицу. — Мне кажется, я не слышал ее раньше.
Это был ее любимый диск.
— Нора Джонс.
— Ее голос как шелк, — прокомментировал он, вслушиваясь. — Как шелковый шарф в воде. Мне нравится.
Элли кивнула:
— Удачное сравнение. У нее прекрасный голос.
— И под эту песню можно танцевать.
Эллисон повернулась к нему и покачала головой:
— Нет, ты уже видел, как я танцую. И с удовольствием отметил, как это было ужасно, — напомнила она.
— Я не умею лгать. Это было ужасно, — он улыбнулся, — но это всегда можно исправить.
— Многие пытались.
— Но не я.
С этими словами Джон поднялся и, подойдя к Элли, тоже поднял ее на ноги.
Она задрожала, когда он привлек ее к себе и прошептал:
— Тихо, просто слушай. Слушай музыку. Почувствуй ритм. Расслабься, док.
Боже, это действительно происходит. Она в темноте танцует в объятьях горячего ковбоя, который не скрывает, что хочет от нее большего, чем просто танец.
— Закрой глаза, — прошептал он, почти касаясь губами ее уха. — И просто покачивайся вместе со мной. Ногами мы займемся позже. А сейчас сделай выдох и плыви по течению.
Плыви по течению. На эту просьбу ее тело отреагировало немедленно. Кровь превратилась в жидкое пламя в венах.
Эллисон ощутила затылком его дыхание, и ее колени ослабели от нахлынувшего желания.
Непроизвольно она потерлась бедрами о его крепкие мускулистые ноги. При этом соски задели его грудь и тут же отвердели, превратившись в крошечные пики. А его руки… Господи… его руки спускались по спине все ниже и ниже, обещая бесконечное наслаждение.
Она потеряла способность ясно мыслить, и что самое странное — ей было на это абсолютно наплевать.
Музыка была тихой и мелодичной. Мужчина — красивым и страстным. И какое наслаждение двигаться в чувственном танце под звуки любимой музыки. Его руки, ведущие в танце, дарили ей незабываемые ощущения. Она уже и не помнила, что такое прикосновения мужчины.
Они были так близко друг к другу. Он — мужчина, она — женщина, он высокий — она маленькая. Но оба они из плоти и крови, и в крови обоих сейчас бурлило желание. Желание, заставлявшее их сердца биться быстрее. Оба они — такие разные — хотят одного и того же: отбросить все предрассудки и слиться в экстазе.
Ароматы ночи — жимолости и полыни — смешивались с мускусным запахом кожи, таким мужским и таким узнаваемым.
Так легко было двигаться с ним в темноте под музыку. Джон был превосходным партнером. Он так умело вел ее в танце, что она ни разу не наступила ему на ногу. Покачиваясь в чувственном ритме, она представила, что еще они могли бы делать столь же превосходно.
Только вот у нее не хватит на это мужества.
— Вот, — прошептал он в макушку, — у тебя получается. Чувствуешь?
Чувствует. Она все чувствует.
Особенно сожаление. Он заставил ее желать то, что она никогда не сможет получить.
— Видишь, как просто, правда?
Эллисон ничего не ответила. Она боялась услышать звуки своего голоса в темноте рядом с мужчиной, который хотел во что бы то ни стало сломить ее сопротивление.
Слишком много стояло между ними.
Воспоминания. Клятва. Мужчина, который сделал ее женщиной, а потом женой.
— Уже поздно, — пробормотала она, отстраняясь. Утратив его тепло, она тут же продрогла, несмотря на то, что летняя июльская ночь была лишь чуть-чуть прохладнее дня.
Минуту Джон ничего не отвечал.
Просто стоял и смотрел куда-то поверх ее макушки. Но она чувствовала, что он разочарован. Наконец он сделал глубокий вдох и произнес спокойным, ровным голосом:
— Ну что ж, тогда мне лучше пойти домой, чтобы ты могла лечь спать.
Она выдавила неловкую улыбку и убрала руки за спину.
— Не забудь печенье.
Уголки губ приподнялись в улыбке.
— Ни в коем случае. — Увидимся, док, — сказал он, спускаясь по ступенькам крыльца.
— Спасибо за ужин, — пробормотала она, кладя руку на перила.
Не говоря ни слова и даже не повернувшись, он приложил пальцы к краю шляпы и пошел к машине.
Ее сердце пронзила острая боль.
Боль, которая напомнила ей, что она еще жива.
И что именно он заставил ее вспомнить об этом.
