Александра Торн - Драгоценный дар
Сердце ее разрывалось, пока все эти годы она наблюдала, как развращают Блэкджека власть и деньги. Она была так уверена, что он выше этого. Она чуть было не отказалась, когда он в прошлом году позвонил ей и предложил встретиться в тихом маленьком ресторанчике.
Но она никогда не могла ему ни в чем отказать. И была настолько глупа, что позволила себе весь остаток дня верить в то, что он, возможно, хочет возобновить их отношения. Но то, что ему на самом деле было от нее нужно, поразило ее еще больше.
Вытерев глаза, она поднялась, прошла в маленький кабинет в дальней части дома и отперла сейф, который Блэкджек купил, когда они начали работать. Она не дотрагивалась до огромной пухлой рукописи и компьютерных дискет с тех пор, как три недели назад допечатала последнюю главу. Их существование было абсолютной тайной. Блэкджек заставил ее поклясться никому не заикаться об этой книге, пока он не поговорит с литературным агентом.
Был ли у него какой-либо шанс?
Она достала рукопись и положила ее на письменный стол. Она лежала там, не менее опасная, чем готовая к нападению гремучая змея. Ее прошиб холодный пот. Что ей делать с ней теперь, черт возьми?
Может быть, Белла или одна из девочек через несколько дней свяжутся с ней и попросят отдать рукопись? А если нет, должна ли она позвонить им — или лучше просто все уничтожить? Не будить спящую собаку?
Чего бы хотел от нее Блэкджек?
Он вложил в эту книгу свое сердце, душу, знание всех правительственных ходов и лазеек. Называл ее своим «секретным оружием». Джин бросила взгляд на титульный лист. На нем стояло заглавие: «Политика стяжательства». Если эта книга будет опубликована, она потрясет высшие эшелоны власти и лоббистов до самого основания.
Подобные книги писали и раньше, но их авторами были журналисты или писатели. Это была первая из подобных книг, написанная сенатором. И именно это делало ее такой грозной, такой опасной. Блэкджек выставил напоказ все — коррупцию, злоупотребления властью, выброшенные на ветер средства, сделки за закрытыми дверями, которые превратили реформу в фарс.
Если бы у нее была хоть капля здравого смысла, она бы запустила рукопись в машинку для резки бумаги и выбросила ее из головы. Но у нее никогда не было здравого смысла в делах, касавшихся Блэкджека. Обреченно пожав плечами, Джин положила книгу обратно в сейф и заперла дверцу. Там она будет храниться до тех пор, пока кто-нибудь не спросит о ней — или пока она сама не умрет. Что бы ни случилось первым.
Она выключила свет, подошла к окну и стала смотреть на темный сад возле дома. Обычно привычная картина успокаивала ее, придавала ощущение надежности.
Однако сегодня она чувствовала страх. В столице страны бродил на свободе многоголовый монстр, порожденный алчностью, огромными деньгами и неограниченной властью. Блэкджек хотел обуздать этого монстра и поплатился за это своей репутацией, состоянием, а потом и жизнью.
Впервые с тех пор, как Блэкджек появился снова в ее жизни, она радовалась, что ее собственная жизнь завершается. Сегодня она потеряла больше, чем бывшего возлюбленного. Она потеряла надежду на будущее.
После ухода Ари Пич заглянула к матери, потом пошла в библиотеку, чтобы сделать первый из многочисленных телефонных звонков. Села за письменный стол вишневого дерева (слишком вычурный, на ее взгляд, но Герберт настоял на покупке), увидела тревожно мигающий огонек сигнала на автоответчике и нажала кнопку воспроизведения записи. Среди многочисленных выражений соболезнования и просьб дать интервью она услышала знакомый голос:
— Пич, это Герберт. Я слышал о твоем отце. И при данных обстоятельствах счел за лучшее держаться на расстоянии. Если я тебе понадоблюсь, я снял номер в «Хьюстонце». Надеюсь, ты не забыла сказать Делии, чтобы она уложила мои вещи? Пришлю за ними завтра утром. Ах да, передай матери мои соболезнования.
Пич задохнулась от его елейного голоса. Если бы он был сейчас здесь, она все-таки врезала бы ему по носу, чтобы кровь брызнула на белоснежную рубашку. Несколько минут она сидела, сжимая и разжимая кулаки, затем набрала номер Эйвери.
К тому времени как сестра ответила, Пич уже держала себя в руках. И сохраняла самообладание во время еще десятка телефонных разговоров, каким бы расстроенным ни казался голос собеседника на другом конце провода.
Полтора часа спустя, закончив предварительные переговоры и исписав весь блокнот пометками и памятками, Пич вынула из ящика стола острые ножницы и поднялась наверх в спальню Герберта. Стоящий там запах его одеколона чуть не сбил ее с ног. Завтра она попросит Делию хорошенько проветрить комнату.
С ножницами в руках Пич распахнула дверцу его стенного шкафа. Герберт обожал модно одеваться и покупал одежду у дорогих модельеров. Костюмы, спортивные куртки и халаты от Армани, Оливера, Валентино и Версаче заполняли весьма вместительный шкаф. Напротив висели ряды сшитых на заказ сорочек — все из египетского и пимского хлопка. Его галстуки были сплошь шелковыми и ручной работы. Герберт носил только натуральные ткани. Он скорее умер бы, чем позволил себе появиться на людях в полиэстре.
Пич разок щелкнула ножницами, потом с жаром взялась за дело. Она отрезала рукава сорочек и курток по локоть, брюки резала у колена, а галстукам делала бахрому. Свитера распустила до половины, а трусы и пижамные брюки надрезала в шагу. Это была чистейшей воды месть.
Операция заняла почти час, и еще час ушел на то, чтобы все упаковать. Закончив, она отнесла чемоданы Герберта вниз и оставила у входной двери.
Глава 4
Синди Даунинг стояла обнаженная у себя в квартире перед зеркалом в полный рост и сосредоточенно разглядывала себя, проводя ладонями по груди. Догадается ли он? Не заподозрит ли вдруг, что груди силиконовые?
И решила, что ее полушария на ощупь точь-в-точь как настоящие, ни за что не отличишь. Затем она взглянула на плоский живот и аккуратно подстриженный черный кустик чуть ниже. Да, она выглядит чертовски сексуально. Диета, упражнения и пластические операции превратили ее из толстой прыщавой дурнушки в красавицу, как будто только что сошедшую с обложки «Плейбоя».
Теперь, в тридцать пять лет, она куда привлекательнее, чем была в девятнадцать или двадцать пять. Даже собственная мать не узнала бы ее — если бы она сделала такую глупость и навестила старую каргу.
Как смеет доктор Стрэнд приписывать себе все заслуги, будто бы она тут и ни при чем — если, конечно, не считать оплату его умопомрачительных счетов? Стрэнд всего лишь выполнил ее заказ и сделал ей подбородок Джины Дэвис, скулы Софи Лорен и нос Мишель Пфайффер.
