Сюзан Кубелка - Mадам придет сегодня позже
Это было божественно! Вдруг его рука скользнула в мой вырез и сжала мою грудь. Фаусто застонал, но для меня это было чересчур поспешно, и я села на пол.
— Что с тобой, дорогая? — спросил Фаусто, не глядя на меня.
— Мне срочно нужен… глоток воды.
— А мне нет, — отозвался Фаусто, — я абсолютно счастлив. Я хочу только тебя.
— Я сейчас вернусь.
Я побежала в ванную и заперлась изнутри. Тяжело дыша, опустилась на красный пуфик перед большим зеркалом. Пробил час истины! Хочу я его или нет? С февраля я гадаю об этом, потому что все не так на этот раз.
Любовь у меня проходит через голову. Новая любовь всегда начинается с разговоров всю ночь напролет. Если вечер пролетает как один миг, если уже три часа ночи, а мы все говорим и говорим, если утром не хочется расставаться, потому что так много надо сказать друг другу, тогда, возможно, это мог бы быть мужчина для меня.
В случае с Фаусто такого не было никогда. Дядя Кронос говорит, Фаусто слушает. Он никогда не скажет, о чем думает. Мы ни разу не разговаривали серьезно. Фаусто ничего мне не рассказывает. Но он самый красивый мужчина, какого я когда-либо встречала.
Мой взгляд падает на зеркало.
Это действительно я? Такой красивой я еще никогда не была. Щеки раскраснелись, глаза блестят. А это что такое? Я наклоняюсь вперед. Вокруг меня стоит марево. Честное слово! Я излучаю тепло, словно горячий камень летом!
Я не могу выйти в таком виде! Как мне прийти в себя? Может, принять холодный душ, поменять белье, побрызгать на себя духами?
— Куда ты пропала? — донесся из салона жалобный голос Фаусто. — Ты что, прячешься от меня?
Я нажала на спуск. Зажурчала вода. В моих висках стучало, я открыла дверь — салон был пуст! Где же Фаусто? Отгадывай, Тиция, до трех раз. В твоей постели, где же еще?
— Я здесь, — подал голос Фаусто из спальни. Неожиданно все встало на свои места. Мною вдруг овладела страстная, до боли, тоска по этому белокурому гиганту. Горячая волна залила меня с головы до ног. Как могла я так долго противиться ему? Только потому, что я не могу поговорить с ним? Что я, сумасшедшая? Любовь состоит не только из слов. Разговоры подождут. Ныряй в приключение, Тиция! Как знать, сколько еще простоит наш мир?
Я погасила свет. Скинула туфли. Послала небу короткую молитву… и на цыпочках пошла навстречу своей судьбе.
Причина, почему я решила, что Фаусто Сент-Аполл — моя большая любовь, легко объяснима: Фаусто меняется в постели! Стоя на двух ногах, он циничен, неразговорчив, ненадежен, высокомерен. Но как только он принимает горизонтальное положение, он становится кротким как котенок, нежным как дитя, страстным, терпеливым, трогательным и благородным.
Он был пятнадцатым мужчиной в моей жизни и моим четвертым французом. После холодных лондонских лет он обрушился на меня как горячий поток, и еще не родилась та женщина, которая не потеряла бы от этого головы.
Фаусто был самым крупным и сильным мужчиной, когда-либо заключавшим меня в свои объятия. А чтобы быть уж совсем точной: он совершенно замечательно оснащен. Он потрясающе сложен. Фаусто заполнял меня всю до краев, овладевал каждым миллиметром моего тела, проникая достаточно глубоко, чтобы парализовать мой мозг, раскрыть мое сердце и без всяких усилий приковать меня к себе. Фаусто был моей первой страстью.
Раньше мне удавалось не допускать этого»
Я не хотела попадать в плен ни к одному мужчине. Я обожглась на молоке. Ведь я выросла в венских богемных кругах, а этого достаточно, чтобы наложить отпечаток на всю жизнь. Еще чудо, что я не стала фригидной!
Первый мужчина, с которым я провела ночь (мне было семнадцать, ему двадцать четыре), на следующий день больше не здоровался со мной. Он сидел в кафе «Гавелка» на Доротештрассе и громким голосом рассказывал своим друзьям подробности моего телосложения! Я стояла у двери почти без сознания от стыда. Он не пригласил меня за свой стол.
Второй был не лучше. Он считался многообещающим молодым талантом, был своим человеком в ателье моего отца и после второй ночи наказал меня молчанием (мне было восемнадцать, ему двадцать). Ни слова. Ни фразы! Он игнорировал меня, будто мы никогда не знали друг друга.
— Почему ты не разговариваешь со мной? — решилась я, наконец, спросить его через неделю.
— Разговаривать? — последовал ответ. — С женщиной? С женщинами спят. А все остальное лучше делают друзья!
В Вене я искупила свои грехи,
Я знаю, что это такое — целыми днями тщетно ждать телефонного звонка, весточки, письма.
Я знаю, что это такое — ночи напролет бродить по кабакам в надежде увидеть «его». Мне знакома боль, когда, наконец, встречаешь его, голова к голове, с другой в баре. И повсюду друзья, от которых ничего не ускользает, которым все известно, которые громко приветствуют тебя, язвительно усмехаясь, а потом шушукаются: «Она все еще бегает за ним?» Затем они бесчестят другую.
Это послужило причиной моего раннего отъезда из Вены. Сразу после окончания школы я обратилась в бегство. Двое мужчин послужили мне горьким уроком. Я сделала вывод: над тем, кто любит, в открытую смеются! Того, кто изнывает от любви, обливают презрением.
С тех пор я всегда была начеку. И хотя за границей мне везло больше, я сохраняла холодный рассудок. Люциуса Хейеса я тоже не любила. И в мои планы никак уж не входило, чтобы Фаусто Сент-Аполл, самый избалованный парижский холостяк, разбил мне сердце. С этим выводом я вышла из ванной.
Бесшумно прокралась по мягким коврам в спальню. Фаусто везде погасил свет. Но лампочка в передней горела, и я увидела вполне достаточно.
Фаусто лежал нагим в моей кровати. Глаза закрыты, руки раскинуты по сторонам. Расслабившийся, раскованный, открытый. У него было великолепное гладкое тело.
Я села к нему. Он сразу же повернулся, улыбнулся мне, но не притрагивался. Это мне понравилось. Не люблю, когда мужчина бросается на меня. Мне нужно время. Мы долго смотрели друг на друга. Потом я набралась мужества и погладила его по руке.
Кто бы мог подумать? Его кожа была шелковистой, почти такой же мягкой, как моя собственная. Нежная кожа, как у женщины. Такого я еще не встречала ни у одного мужчины. А это еще что такое? Его соски и член были темные, слишком темные, будто выкрашенные. Контраст с его светлыми волосами был разителен. Никогда такого не видела.
— Я не настоящий блондин, — Фаусто заметил мой взгляд, — собственно говоря, у меня должны были бы быть черные волосы. А у тебя? Все натуральное? Ничего не обесцвечено? — Он коснулся моих локонов, нежно погладил меня по щеке. Неожиданно его дыхание стало прерывистым, и голос задрожал: — Иди ко мне, Тиция, моя снежинка. Прижмись к моему сердцу!
