Татьяна Истомина - Сладкая боль
— Фейерверк, — придя в себя, догадалась молодая женщина.
Такой красоты она не видела никогда. Да что там не видела — даже не представляла, что можно так разрисовать черный шелк неба. Советские праздничные салюты и фейерверки ей показались свечкой по сравнению с радостным солнечным светом. Здесь не было досадных промежутков перед каждым новым залпом, здесь царил художник с безудержной, не знающей отдыха фантазией. Он смело бросал краски на холст неба и гениальной кистью превращал их в изысканный, капризно-мгновенный рисунок. Тамаре вдруг почему-то, до боли в сердце, стало жалко советских детей, которые никогда не увидят этой сказочно-волшебной феерии, этих слепящих глаза красок радости жизни. Среди веселой, гудящей от восторга толпы на Тамару нахлынула щемящая грусть. Она почувствовала себя обворованной громкими лозунгами социализма. Дожить до двадцати восьми лет и ничего не видеть. Да, она знала, что там, за глухим каменным забором, другой мир, но что он вот такой яркий, радостный — не представляла. Тюремная система социализма просчиталась, чересчур строго охраняя послушное стадо советских людей. Когда кому-то все-таки удавалось попасть туда, на планету Западная Европа, то он просто не в силах был замечать какие-либо недостатки. Ему говорили, даже жаловались «европоинопланетяне», но он не верил… а только видел освещенные по ночам улицы, ровные дороги, переполненные продуктами магазины…
«Вам бы у нас пожить с месяц, тогда бы по-другому запели», — с горечью подумал подневольный строитель тюремного счастья.
И, вдохнув побольше свободного воздуха, подобрав свои кандалы с цепями социализма, покорно возвращался за забор.
Вернувшись, овеянная свежим дыханием океана, молодая женщина забралась в постель, завернутую в форме конверта, то есть все простыни и одеяло были подоткнуты под матрас. Тамаре же, с ее русским размахом, даже во сне было ужасно неудобно. Она долго вертелась в неподвижных объятиях простыней, пока наконец абсолютная тишина, царившая в этом деревенском городке, не усыпила ее своим ласковым голосом.
Подъем был в девять утра. Тамара, любившая поспать, чувствовала себя усталой и разбитой. Но этот худосочный Ксавье поднимал такой шум во всем доме, что улежать было просто невозможно.
— Сегодня мы с папой и мамой поедем в музей! — объявил ей Тюаль.
В машину уселись по-семейному: родители сзади, Тамара с Ксавье впереди.
Удивительная страна — Франция… сказочная: кружевные готические соборы, величественные замки, очаровательные усадьбы. Немного проехал — и перед тобой новая страница истории Французского королевства. Двадцатый век исчезает за древними толстыми стенами замков-музеев, и ты вступаешь в давно уже пережитые события.
Семейство Тюалей со своей гостьей чинно посетило музей, погуляло в парке и отправилось обедать в лес. Папа Жозеф поставил столик и стулья, а мама Жизель ловко его накрыла. Получилась очаровательная столовая с голубым потолком-небом и темно-зелеными, чуть дрожащими резной листвой стенами-деревьями. Потом они отправились на озеро и только к вечеру вернулись домой. Ужинали в столовой, обставленной громоздкой мрачной темно-коричневой мебелью в чисто деревенском стиле. Телевизор смотрели, сидя на жестких соломенных стульях. Тамара тоскливо подумывала о любимом мягком диване.
* * *В розовых рассветных лучах бретонского утра Ксавье со своей гостьей отправлялись в длительное путешествие по всему полуострову. Мама Жизель давала последние наставления и чуть горестно-безысходно смотрела на своего сына.
«Влюбился, без сомнения, влюбился в эту русскую… Что будет?»
Папа Жозеф улыбался и весело махал рукой:
— Bonne route![5]
Опять мелькали чистенькие славные города-деревушки, высоченные шпили церквей, опять появилась вдали волнующаяся гладь океана. Как прекрасна Франция!
Всему, что встречалось на пути, Тамара умилялась, как ребенок:
— Я никогда не видела такого количества лодок и яхт, не видела таких очаровательных кафе, прячущихся под кокетливыми зонтиками, не видела таких чистых пляжей! — восклицала она.
Солнце слепило нещадно, хотелось поскорее остановиться, чтобы подбежать к едва колышущейся бирюзовой воде и с восторгом погрузиться в ее чуть прохладную глубину. От нетерпения Тамара первая выскочила из машины и, пока Тюаль был занят парковкой, неожиданно почувствовала, что замерзла. Как странно… ослепительное, просто африканское солнце — и холодные мурашки по телу от дуновения ветерка. Ей пришлось накинуть на плечи толстую шерстяную кофту. По пляжному песку идти было приятно, вокруг Тамары загорали раздетые люди, а в воде весело плескались дети и взрослые. Правда, загорающих было значительно больше, чем купающихся. Она смело зашла по щиколотку в воду и ровно через секунду выскочила назад. Голубая, переливающаяся в лучах солнца вода была обжигающе-холодной. Тамара почувствовала себя медведем на балу в своей шерстяной кофте на залитом солнцем пляже.
— Чтобы здесь загорать, а тем более купаться, нужна закалка моржа, — решила молодая женщина.
Она сделала еще несколько безуспешных попыток постоять в воде, но всякий раз как ошпаренная выпрыгивала на берег. Солнце все же заставило Тамару снять теплую кофту, и молодая женщина, устроившись на большом валуне, подставила свое лицо ласкающим лучам. Волны с легким шуршанием омывали камни, разлетаясь о них мельчайшими брызгами; озорной ветерок игриво шалил с широкой юбкой северной гостьи; небо поражало необыкновенно ярким голубым цветом… Гармония… гармония человека с природой… но… Тамаре захотелось есть. Они позавтракали чуть свет булкой с медом и чашкой кофе, а сейчас уже, наверное, часа четыре — пора бы и пообедать. Ей было очень неловко говорить об этом Ксавье, а тот, словно был сделан из железа, которому смазка требовалась только один раз в день, беззаботно щебетал с приросшим к спине животом. Тамара, правда, уже начала понимать, почему Тюаль такой худой. Он экономил на еде, делая вид, что придерживается диеты.
«Да, но почему же тогда он в гостях ест за троих? Дома — черствая горбушка, а в гостях масло, да побольше…»
Тамара еще не знала, что мучительное чувство голода будет преследовать ее все путешествие…
— Ладно! — сказал Ксавье. — Надо устраиваться на ночлег. Поедем в кемпинг.
Они сели в машину и минут через двадцать въехали в широкие ворота с надписью «Кемпинг», которому через день, уже покидая его, молодая женщина даст название «Бедная Тамара». Поговорив с кем-то в конторе, Ксавье снова сел за руль, и они выехали на огромное поле, обнесенное забором, сплошь заставленное машинами и палатками. От этой панорамы Тамара пришла в ужас.
