Кейси Майклз - Ну точно — это любовь
Эта женщина сразу замечает очевидное.
— Неужели? — он натянуто улыбнулся, сморгнув капли с ресниц. — Я не заметил.
— Ты включил дворники, — рассудительно произнесла Джейн, и в который раз Джон пожалел, что Молли Эпплгейт в последнюю минуту пошла на попятный.
Сотрудницу Сената он мог бы использовать; она стала бы для него идеальным «пропуском». Воспитательница детского сада, пусть и привлекательная, так же полезна, как и брезентовый верх, упакованный в чехол. Она пригодится только в одном случае — если он воспылает желанием освежить умение считать до ста или заново научиться завязывать шнурки.
Но у него есть калькулятор, и он носит мокасины. То есть Джейн Престон бесполезна. Совсем. А он еще думал, не сказать ли ей правду. Она, скорее всего, строго посмотрит на него учительским взглядом, стукнет линейкой по пальцам и отправит в угол.
Хотя она может поднять верх, пока они не промокли до нитки.
Джон подъехал к обочине и притормозил.
— Дождь наверняка скоро закончится, но я отстегну тебе чехол, — сказал он, вылезая из машины.
— А я нажму на кнопку, — Джейн вытирала воду со щек.
Она выглядела симпатично. Волосы мокрые, ресницы слиплись. Может, стоит сказать, что у нее под глазами размазалась тушь, и она стала похожа на симпатичного и очень несчастного енота.
Нет уж. Пусть сама заметит.
Он отодрал чехол и швырнул его на заднее сиденье, перелез через багажник, пробрался под каркасом и сел на место.
— Жми, когда будешь готова, Гридли[5].
— Я уже нажала, — Джейн заправила мокрые волосы за уши, — в том-то и дело.
— Да? Ну тогда лупи по приборной панели. Она посмотрела на него так, что могла бы высушить его волосы и рубашку.
— Я лупила.
— Да? — Интересно, а что бы сделал профессор-чудак? Сам бы он сейчас колотил по панели. А может, и прыгал бы по ней.
— Не получается. Ничего не получается. Сколько еще нам ехать?
Он пожал плечами, потянулся мимо нее и вытащил карту из бардачка. Карта тут же промокла, и Джейн помогла ее развернуть, держа против ветра и теперь уже проливного дождя.
— Около часа, — наконец произнесла она. Он же притворился, что видит карту впервые. — Но в этой развалюхе… Может, в два раза дольше. Мы потонем.
— Ты пессимистка, Джейн, и все преувеличиваешь. Солнце может появиться в любой момент, это раз, а количество осадков, необходимое, чтобы заполнить машину, по скромным подсчетам, тридцать шесть дюймов за два часа. Не говоря уже о том, что крыши нет, так что мы уйдем под воду не больше чем по грудь. Следовательно…
Она скомкала промокшую карту и швырнула в него… и внезапно снова ему понравилась.
— Надеюсь, ты будешь сдержаннее на конференции, Джейн, — он подавил улыбку, смяв карту еще сильнее и бросив ее на заднее сиденье. — Мы окажемся среди выдающихся и высокоморальных людей.
Джейн скрестила руки на груди:
— Обещаю ни на кого не накапать, Джон. А теперь будь добр, заткнись и веди машину.
— Так ты разговариваешь со своими учениками?
— Они не ученики. Они дети. И умеют прятаться от дождя, чего не скажешь о тебе. Ручаюсь, что ты из «Менсы»[6]
— А что, ты не хочешь, чтобы я починил сиденье? Мозги из ушей лезут, но не понимаешь, что от дождя надо прятаться. И если ты еще не понял, что я о тебе думаю, то скажу прямо — я не люблю умников. Особенно волосатых.
С этими словами Джейн провела пальцами по мокрым волосам, глядя прямо перед собой, сложила на груди руки и откинулась на спинку сиденья… которое рухнуло назад. Она оказалась на спине и смотрела прямо в небо, на дождь.
— Ничего… не… говори, — проскрежетала она сквозь стиснутые зубы. Руки все еще скрещены на груди, чудесные глаза прикованы к его, словно лазерные лучи.
— Я и не думал, — Джон старался не подавиться смехом.
— Хорошо. Теперь езжай.
— Нет, спасибо. Мне и так хорошо, — Джейн так и лежала, жмурясь от дождя.
— Точно? Потому что оно подпирается толстой палкой, и я мог бы…
— Нет, спасибо Вот упрямица.
— Ты думаешь, так ездить безопасно?
— Я застегнула ремень.
— Да, но… ты же лежишь плашмя. Не лучше ли перескочить на заднее сиденье? То есть на ту часть, что за мной?
— Нет. Мне тут нравится. Дождь стихает, солнце выходит, и вот-вот появится красивая радуга. Я люблю радугу.
Джон облизал нижнюю губу и произнес:
— Ты на меня злишься, да?
Она медленно повернула к нему голову, посмотрела своими огромными карими глазами, подведенными, как у енота:
— Не смеши меня. Не мог же ты знать, что сломается верх или сиденье. Хотя подожди. Мог. Потому что это твоя машина.
— Ты повышаешь голос, Джейн, — заметил Джон, изо всех сил стараясь не смеяться. — Неужели ты повышаешь голос на детей в твоем саду?
— Нет, я просто жарю их попки в кипящем масле. А сейчас, будь любезен, поезжай.
Джон переключил передачу и вернул рукоятку обратно:
— Я не позволю тебе ехать так всю дорогу до Кейп-Мэй. Давай хотя бы попробую починить сиденье.
— Ну, если ты настаиваешь, — она расстегнула ремень безопасности, подтянулась вперед, открыла дверцу и вышла на обочину. Осмелится ли он сказать, что промокший свитер прилип к ней так, что сегодня он в первый раз оценил дождь по-настоящему?
Нет, конечно.
Плотно сжав губы, Джон вылез из машины и стал искать толстую палку, чтобы как-то приладить ее за сиденьем.
Пока он вытирал с лица воду и чертыхался про себя, Джейн села за руль и переключила передачу.
— Едешь? — Она так сладко и зло улыбнулась, что Джон понял — у него есть две секунды в лучшем случае, чтобы вскочить на пассажирское место. А то останется на обочине.
— И тебя подпускают к детям? — спросил он. Она медленно съехала на дорогу и аккуратно встроилась в поток машин. Он же держался за приборную панель, всеми силами стараясь не соскользнуть на заднее сиденье.
Джейн повернулась к нему и озорно улыбнулась:
— У тебя очки падают.
Он инстинктивно потянулся к ним обеими руками, и Джейн нажала на педаль до отказа. У «кролика» не очень большое ускорение, но его хватило, чтобы Джон полетел назад. Там он и остался, молча любуясь радугой, потому что был умным человеком, а умные люди понимают, когда их перехитрили.
Глава 4
«Ты ужасный человек. В тебе открылась настоящая золотая жила вредности», — говорила себе Джейн, даже когда старалась не думать, что Джон Романовски сидит сзади. Были видны его волосатые лодыжки и мокасины — он положил ноги на откинутое переднее сиденье.
Снова показалось солнце, было тепло, машину продувал ветерок, и Джейн почти обсохла.
Но не остыла.
Что-то неладно с Джоном Романовски. Что именно — неясно, но происходит нечто странное. В нем как будто два человека. Первый — чудаковатый профессор, по-дурацки одетый, изъясняется сухим языком. Второй — иногда забавный, всегда ироничный волосатый качок, со смешинкой в удивительных глазах. Его вид ясно говорил: «Мне весело, но я один знаю, во что мы играем».
