Арина Ларина - Коктейль под названием «муж»
– Ишь ты, жор на бабу напал, – констатировал дед. – Ладно, с тобой отдельно пообщаемся. Пошли, Пушкин, мне стихи почитаешь. Я поэзию страсть как люблю. Помню, в пятьдесят втором был у меня в лагере поэтишка один. М-да… Расстрелял я его. Дрянь стишки писал. Человек должен свою работу делать хорошо, а иначе не человек он вовсе, а так – шелупонь ненужная. А шелупонь надо в расход, чтобы небо не коптила.
Поэт вспугнутой молью заметался по помещению.
– А твой дедушка что, в репрессиях участвовал? – округлив глаза, Аля вцепилась в Машу и зашептала ей в ухо.
– Это дед так шутит. Он у нас вообще – остроумец, – тоже шепотом фыркнула Маша.
Михаил Яковлевич, несмотря на преклонный возраст, был не только «остроумец», но и большой охотник до женского пола. Передав бразды правления сыну, он ушел на заслуженный отдых, окунувшись в круговорот разгула и порока, насколько это было возможно в его возрасте.
Дед считал, что за десятилетия кристально-чистой семейной жизни заслужил полноценную компенсацию с учетом инфляции и амортизации организма. Он и по молодости был горяч и влюбчив, но в годы активного строительства коммунизма потакание инстинктам могло лишить не только материальных благ, но и свободы. Дело в том, что Михаилу Яковлевичу категорически нравились женщины моложе его. И чем старше он становился, тем моложе оказывались адресатки его платонической любви. Супруга, шумно возражавшая против его пристрастий и попыток осуществить мечту, давным-давно вышла замуж за итальянца и выращивала розы недалеко от Венеции с толстым и уравновешенным Валериано.
Почуяв свободу, дед оторвался по полной программе. Время шло, а Михаил Яковлевич все не мог насытиться волей и вседозволенностью. Периодически он становился неадекватен, но, в общем и целом, в маразм не впадал, строго блюдя свой материальный статус.
Последней его выходкой, потрясшей семью, было участие в фестивале байкеров. Незадолго до этого Михаил Яковлевич познакомился с девицей лет двадцати по имени Валькирия. По паспорту мадмуазель звалась просто Валькой и выглядела как абитуриентка, изгнанная с экзаменов в ПТУ.
– Знаете, где у нее пирсинг? – цокал языком дед, смущая участников семейного застолья, и так чувствовавших себя в присутствии Валькирии, как стая лебедей рядом с упавшей в реку курицей.
– Могу показать, – с готовностью хваталась за ширинку красотка и зычно гыгыкала.
Максим Михайлович свирепел, но сделать ничего не мог. Отец был не только главой семьи, но и держателем основного пакета акций.
Валькирия раскрутила Михаила Яковлевича на покупку мотоцикла, и некоторое время дед с упоением носился по ночному городу в кожанке и бандане. Но на фестивале юная нимфа была застукана старцем за прелюбодеянием с тощеватым прыщавым юнцом, и патриарх семейства Кузнецовых потерял интерес к мотоспорту.
Семья затаилась в ожидании нового коленца, на которые дед был мастером.
Манерную невестку он терпеть не мог, к сыну относился снисходительно, а внучку нежно любил. Самым страшным испытанием было любое официальное торжество, которое по этикету нельзя было провести без Михаила Яковлевича. Дед мстил своей социалистической молодости, державшей его в узде сплошных ограничений, и любое тусовочное мероприятие превращал в фарс, позоря близких и распугивая гостей сомнительными комплиментами и вызывающе-откровенными разговорами политической направленности. С первыми он подкатывался к молодившимся дамам, а со вторыми – к депутатам и политическим деятелям, дорожившим своими теплыми местами. Делал он это все демонстративно и с нескрываемым удовольствием. Больше всего доставалось Диане Аркадьевне, которую свекор с упоением изводил на светских раутах.
– Оно, конечно, лошадей на переправе не меняют, – задумчиво рокотал он, при большом скоплении народа разглядывая холодеющую невестку, – но ведь загнанных кобыл-то пристреливают! А блудливых и вовсе – на колбасу!
Диана Аркадьевна, чувствовавшая за собой определенную долю вины, в открытую конфронтацию не вступала, но отвечала взаимной неприязнью, смешанной со страхом. Ей все время казалось, что свекор что-то знает или догадывается. Спасало только то, что муж, будучи глубоко уверен в ограниченных умственных способностях жены и ее абсолютно зависимом положении, на слова отца внимания не обращал, лениво отмахиваясь и даже не пытаясь сгладить неловкость.
Визит свекра на дачу стал неожиданностью. Тем более что намечался романтический вечер с соседом.
– Михаил Яковлевич, может, коньячку? – Диана Аркадьевна попыталась нейтрализовать родственника и отвлечь его от обреченно мотавшегося вдоль стола кавалера.
– А для кого это ты тут коньячок держишь? – прищурился вредный старик, строя из себя симбиоз Шерлока Холмса и комиссара Мегре.
– Так для Максима, – покраснела невестка. Девушки сидели как примороженные, и даже Маша не спешила подходить к любимому деду.
– Ага. Ага, – презрительно закивал патриарх семейства Кузнецовых. – А то он часто сюда приезжает. Чего застыла? Я говорю, часто он сюда приезжает-то?
– Нет, – вытянулась Диана Аркадьевна.
– Не скучает, стало быть, – подытожил Михаил Яковлевич. – И правильно. Чего ему там скучать. Радоваться надо. И ты, я гляжу, тут не скучаешь.
– Да я с внуком…
– Ну да, ну да, – дед пригвоздил взглядом местного Казанову, царапавшего раму. Видимо, красавец мужчина надеялся выброситься из окна. – Хотя во внуки он тебе, может, и не годится, а в сыновья-то точно. Ишь, в сиськах силикон, в башке студень. Я тебя на чистую воду-то выведу!
– Нет у меня силикона! – взвизгнула Диана Аркадьевна.
– Надо же: а то, что я про студень сказал, тебя не взволновало? Правильно, волноваться нечему, – печально скривился Михаил Яковлевич. – Колышется там в черепушке сплошная желеобразная масса с люрексом вместо извилин. Куда Макс смотрит? Давно пора тебя за ушко да на солнышко. Таранька ты сушеная, совести в тебе нет ни на грамм.
Диана Аркадьевна трагически всхлипнула и, едва не сметя свекра, вылетела в темноту.
Мгновенно сориентировавшийся Казанова решил изобразить рыцаря и под этой маркой миновать негостеприимного старика.
– Не смейте обижать даму! – Он выпятил грудь и опасливыми приставными шагами начал наступление, продвигаясь исключительно боком.
– Так ить не твоя дама-то, – простецки заулыбался дед. – Или твоя?
– Дама – она не обязана быть чьей-то. Право на неприкосновенность дает ей уже то, что она дама. Дамы – они общие.
– Общие дамы на Тверской стоят, – старик продолжал улыбаться с доброжелательностью аллигатора. – А эта курица щипаная – невестка моя. Пока еще невестка!
