Татьяна Веденская - Траектория птицы счастья
– Ты одна? У тебя кто-то есть, кроме меня? – немедленно задал свой сакраментальный мужской вопрос Дима. Я зажала за спиной фигу. И в самом деле, разве моя вялотекущая связь с Большаковским может считаться актуальной? Тем более что с момента знакомства с Димой я Большаковского не подпускала к себе ближе, чем того требует трудовое законодательство, т. е. на расстояние, необходимое для рукопожатия. Что его, кстати, сильно расстроило.
– Нет. Никого у меня кроме тебя нет. Слушай, а можно, я буду называть тебя Митя? – попросила я, потому что, сами понимаете, каждый раз, произнося имя «Дима», меня крючило со страшной силой.
– Ага, вот еще один вопрос, который мне интересен. Что за подлец по имени Дима у тебя был? – улыбнулся он.
– Знаешь, я правда не уверена, что хочу отвечать на этот вопрос, – сжала зубы я. Вот интересно, почему ему не спросить, что я люблю или кто я по гороскопу. Неужели так у необходимо копаться в моем далеком прошлом.
– Ладно, – Митя (уже легче!) пожал плечами. Я задумалась. Наверное, он все-таки имеет право знать некоторые подробности моего жизненного пути. Мне же тоже в нем интересно абсолютно все. Я попыталась перебороть внутреннее сопротивление. Душа скакала, норовя уйти в пятки, и требовала, чтобы я молчала, как партизан.
– Мне тридцать пять лет, я из Грозного, у меня в целом свете никого и ничего не осталось. Даже того Димы, после которого мне так не хочется вступать близкие отношения с мужчинами! И вообще не подходить к мужикам ближе, чем на пушечный выстрел, – проговорила я про себя несколько раз. Митя выразительно смотрел на мое напряженное лицо. Но стоило мне открыть рот, как из него выпало всего лишь:
– Он – мой бывший. Бросил меня, а мы с ним были вместе довольно долго.
– Все как всегда, – крякнул Митя. Кажется, это его вполне устроило, потому что вопросы он задавать перестал. К слову сказать, он был из тех, кто больше любит поговорить сам. И ему действительно было что рассказать. Одна его работа чего стоила, все эти ледяные пустыни, в которых не выживает никто, кроме русского мужика, заряженного стаканом чистого спирта. Он показывал мне фотографии своей дочурки, которой было пять лет.
– Почему вы развелись? – из вежливости поинтересовалась я. Ну, ладно, ладно. Из любопытства. Ай, ну хорошо! Мне было необходимо это знать!
– Потому что у нее был другой. А этого я терпеть не готов. Ни от кого! – кажется, он даже сжал кулаки. Какой собственник, надо же! Правильно я не сказала про Большаковского.
– Хорошо-хорошо! – подняла руки я. – Я буду только твоя. И ничья больше. Хочешь?
– Конечно! – расплылся в улыбке Митя. Я счастливо улыбнулась. Давно мне не было так хорошо. Это было настоящим. Я чувствовала это всей своей женской натурой, а натура не ошибается. Мы встречались каждый день, не вылезали из постелей друг друга, старались при любом удобном случае сплавить одну из старушек погулять (пусть даже зная, что этот роман обсуждается всем двором) – разве все это говорит о серьезных отношениях. Конечно же, да! Только одно висело над нами черной тучей. Скоро ему надо было уезжать. Мы не говорили об этом, но помнили. И я не знала, как мне быть, если с его отъездом на нашей истории будет поставлен крест. Я не знала, что он думает по этому поводу, а спросить боялась. Вдруг он просто отшутится от меня, скажет что-нибудь легкомысленное и ничего не значащее. Тогда я буду знать, что наш невероятный роман – обман. А к этой мысли я еще не была готова. Единственный раз в жизни мне повезло встретить мужчину, от которого так и веет теплом и счастьем. Мне было все равно, что будет дальше. Я жила одним сегодняшним днем.
– Все это неважно, – твердила я сама себе, как мантру. Но пила я теперь только земляничный ройбуш, потому что именно этот запах будил в моей голове такие воспоминания… И на работе я смотрела мимо своих коллег. Главным образом, мимо Сашки Большаковского. Чего не сказать о нем самом. С тех пор, как я отменила наши посиделки в комнатах отдыха (хотя вернее было бы сказать «полежалки»), он ходил вокруг меня голодным волком и, если честно, назойливо доставал своим вниманием. Я не устраивала ему сцен, не рвала отношения и не просила его перейти в другую смену. Мне казалось, что и без того ясно – между нами все кончено. Однако он, видимо, был иного мнения.
– Скажи, ты что, завела себе другого? – все время спрашивал меня он. Мораторий на сексуальные контакты действовал вот уже полтора месяца, что его очень огорчало. Однажды я устала от его нелепых обид, непозволительных для женатого человека и решила высказаться. Я мстительно подняла глаза небу и вздохнула.
– Ты знаешь, мне стало мало одного тебя.
– Да что ты, – озверел он. – И что ж такое я не могу, чего тебе не хватает?
– Ты что, ревнуешь? А кто мне говорил, что больше всего ценит свободные отношения без обид, ревности и обещаний? – я дословно цитировала его же собственные слова. Только вот в моем исполнении они ему нравились несколько меньше. Чертовы собственники!
– И что же, кто он? Хоть расскажи, – выспрашивал он.
– А зачем? Я же все равно к тебе не вернусь, – я смеялась. – А может, вернусь. Как пойдет. Подождать не можешь?
– Подождать? – нахмурился Большаковский. Я могла бы догадаться, что ждать – не мужской конек. Мужчинам более свойственно все разрушать.
К концу июля Митин отпуск подошел к концу. Его отъезд уже не был туманной угрозой. Он во весь рост стоял передо мной, пугая до синих чертей. Все полтора месяца мы не могли оторваться друг от друга. Мы успели перегулять весь наш район вдоль и поперек. Мы поговорили обо всем на свете, мы обменялись обещаниями, связанными с его будущим приездом, но я не представляла, как буду без него жить. Он еще не уехал, а мне уже не терпелось написать ему письмо. Я не хотела думать, что не увижу его теперь полгода. Митя тоже хмурился, подсчитывая оставшиеся дни. Нам было трудно продержаться друг без друга сутки моей смены, а тут полгода.
– А знаешь, когда я приеду, тут будет самая настоящая зима. И мы с тобой съездим в настоящую русскую баню. Хочешь?
– С тобой?
– Ну а с кем? – он ласково обнимал меня за плечи и мы мечтали, как будем голышом нырять в прорубь (хотя я никогда бы на это не решилась, бр-р-р), а потом, под крышей деревянного сруба, натопленного березовыми дровами он возьмет меня вот так, и так, и еще эдак… Я таяла и забывала обо всем.
– Ты меня не забудешь? – спрашивала его я. Между прочим, это была еще одна моя заповедь: никогда не спрашивать мужчину, будет ли он меня помнить. Н-да, с Митей все заповеди вылетели в трубу. он меня в такие моменты, когда я была готова пообещать ему все, что угодно.
– У меня практически нет шансов тебя забыть, ведь в Ямбурге женщины днем с огнем не найдешь.
