Дружба, Inc - Лисина Алиса
— Вот узнать бы, кто все это ей покупает! И спросить — зачем же вы человека губите? Для нее же это смерть. Я ведь всем соседям сказал, всем ее подругам — ни в коем случае! Папашу запугал — она умрет, останешься один. Ты не знаешь, брат, откуда она все это берет?
Муж огорченно качает головой. Конечно, он не знает. Откуда ему знать?
Хотя вообще-то он знает. И я знаю. Запретные продукты Томе покупаем мы. И ее соседи. И все ее многочисленные родственники. Потому что каждый понимает, что если не купит он, купит кто-то другой. Каждый, кроме ее младшего сына.
Владик после столь трагичного повествования переводит дыхание и кладет себе еще кусок торта. Наверное, сладкое его успокаивает.
Муж называет Владика профессиональным страдальцем. Владик всегда печален, улыбается он крайне редко (да и то вымученно). Хотя у него совсем неплохая жизнь и нет поводов для грусти.
Владик работает в МИДе. Он уже просидел четыре года в Марокко, а после трех лет в Москве уехал еще на четыре года в Люксембург. Через год-полтора его снова ждет длительная командировка. Куда, точно неизвестно, но Владик надеется, что во Францию или Бельгию. Или в Швейцарию (недаром он уже год учит немецкий).
Ко всему этому у Владика весьма обеспеченная жена. У нее огромная трехкомнатная квартира в районе Беговой, а по соседству точно такая же квартира родителей (которая со временем достанется ей как единственной дочери). У ее мамы в папы гигантская дача под Тверью, а сама она разъезжает пусть на стареньком, но «гольфе». И наверное, она любит Владика, потому что ушла к нему от богатого мужа.
Тем не менее, Владик традиционно печален. Игорь уверяет, что таков его брат только с ним. Что у Владика всегда была куча друзей, начиная с детского сада. И если бы он был таким и с ними, никакой дружбы не было бы (кому приятно созерцать физиономию, излучающую вселенскую тоску?). Хотя я видела Владика и у него дома, и у родственников, и там он был точно таким же.
— А что с работой, брат?
Игорь задает этот вопрос уже в третий раз. Просто потому, что надо о чем-то говорить. К тому же он не любит это страдальческое выражение на лице Владика (а оно там присутствует практически всегда).
— Да что может быть хорошего? — Владик отправляет в рот немаленький кусок торта. — Раньше семи-восьми не уйдешь, а платят двести баксов в месяц. Разве это жизнь?
По-моему, все вполне справедливо. Находясь за границей, Владик получает по две тысячи в месяц, разъезжает по Европе на служебной «БМВ» пятой серии, не перерабатывает и наслаждается жизнью (хотя на последнее ввиду своей пессимистичности он вряд ли способен). Не сомневаюсь, что он откладывает часть денег и между загранкомандировками живет, может, и небогато, но точно не бедствует.
Из-за отсутствия собственной жилплощади он избавлен от расходов на ремонты и мебель (мы же за десять лет выложили на это сумму, которую Владик заработал в своем Люксембурге). Ему не надо тратиться на машину, поскольку на работу он предпочитает ездить на метро.
В общем, на голодающего Владик никак не похож. Он довольно корпулентен, и у него весьма круглая физиономия. Хоть и страдалец, у которого из-за щек не видно ушей.
Нет, нет, это не мои слова — моего супруга. При этом я знаю, что он любит своего брата, хотя и скрывает это. И потому именно я являюсь вдохновителем и организатором нечастых братских встреч.
Мне немножко неловко за наше скромное угощение. На столе только торт и кофе. Муж наотрез отказался что-либо готовить. а я готовить не умею. Хорошо хоть торт качественный. Игорь просил купить что-нибудь попроще, но я ослушалась. Сказала, что все простые торты просроченные и пришлось купить «Черный лес». Слов о том, что Владик охотно съел бы и просроченный, я как бы не услышала.
Видик довольно активно поковырял «Черный лес», от него осталась одна опушка. Но мне все равно неловко, надо было поставить на стол что-нибудь еще. Хотя вкусы у Владика довольно странные. Проживая в Люксембурге, он ругал местные продукты и просил Тому присыхать ему отечественную вареную колбасу и черный хлеб. Итальянская салями, по его словам, — настоящая отрава, а знаменитые лионские колбасы — сплошной жир. В общем, лубочный эмигрант, тоскующий по кильке в томате и березкам.
При этом обвинить Владика в патриотизме никак нельзя. В России ему совсем не нравится. Он ездит на работу на метро, но вечно жалуется на пробки. А заодно на цены, на ритм жизни, на телевидение и вообще абсолютно на все.
Странно, до чего разными могут быть родные братья. Игорь — реалист, но реалист оптимистичный. Владик — законченный пессимист. Игорь — эффектный мужчина, Владик — сер и бесцветен. Игорь обладает безупречным вкусом во всем, от одежды до спиртного. Владик одет так, словно одежду нашел на помойке. У Игоря, несмотря на лишний вес, широкие плечи и спортивная фигура (пусть даже бывшего спортсмена), а у Владика таз значительно шире плеч.
Владик младше Игоря на шесть лет, но выглядит старше. Такой вот парадокс. Владик похож на своих родителей, муж — нет. Игорь иначе себя ведет и по-другому говорит. Он вообще иной. Недаром я убеждена, что его подменили в роддоме и на самом деле он наследник британского престола.
— Вчера иду к «Смоленской» мимо «Седьмого континента», а там стоит старушка. Никакой картонки в руках, ничего не просит, но видно, что голодает. Ей, наверное, стыдно, но есть нечего. Стоит, ждет, что, может, кто-нибудь догадается. Всю мелочь из карманов вытащил, рублей двадцать. Ей хоть на хлеб хватит…
Владик до безумия жалостлив. Готова поклясться, что если начать развивать эту тему, то в его глазах появятся слезы. Но муж ведет себя бестактно.
— А она подумала — вот жмот, на кой мне его мелочь! Хорошо хоть в лицо не кинула…
Думаю, что муж хотя бы отчасти прав. Старушка, которая встает просить милостыню у «Седьмого континента», как минимум весьма прагматична. Игорь не жаден, но никогда никому не подает. Разве что пожалеет помятого алкоголика, вежливо просящего мелочь на пиво. Остальных он игнорирует, а особо приставучим сообщает, что ему уже есть кому помогать. Правильно, речь идет обо мне (я вечно нуждаюсь в еде, косметике, одежде и разных приятных мелочах).
— Да нет, я же вижу, кто есть кто, — обижается Владик. — Интеллигентная старушка, скромная — наверное, бывшая учительница. Что за страна — обрекать стариков на попрошайничество…
На лице моего мужа, как всегда, нейтральное выражение, но я чувствую, насколько ему тоскливо. И спешу на помощь:
— Владик, может, чего-нибудь выпьешь?
У нас довольно обширный ассортимент спиртного. Вино, которое Игорь приобретает для меня. Его любимое пиво, которым забит нижний ящик холодильника. Ирландский виски, который нам ящиками покупал в Люксембурге Владик (благо в дипмагазине он стоил раза в четыре дешевле, чем в Москве) и присылал с ежемесячным автобусом. Много водки и коньяка — это презенты моего папы. Папа большой человек, и ему вечно дарят разные бутылки, причем столько, что ими забит не только его рабочий кабинет, но и весьма просторная дача.
Если я заезжаю к нему на работу или навещаю его за городом, то возвращаюсь домой с несколькими тяжеленными пакетами. Папа — несильный потребитель спиртного и в этом вопросе совершенно не капризен. Как и во всех других, впрочем. Дорогостоящие коньяки типа «Хеннесси» и «Реми Мартен» ему неинтересны, виски вроде «Блю Лейбл» стоимостью за сотню долларов — тоже. А на месте врученных мне бутылок все время возникают новые.
Думаю, если бы поселить на даче Ванечку, он бы сначала ошалел от радости, а потом быстро понял бы, что такое количество спиртного ему все равно не осилить. И навсегда бросил бы пить. Какой смысл бороться с зеленым змием, когда на месте отрубленной головы (в смысле выпитой) у него тут же отрастают десять новых?
Владик тоже не очень разборчив в плане спиртного. Коллекционные коньяки и виски ему неинтересны. Обычно он пьет банальный «Ред Лейбл», смешав его с колой. Это уже и не виски, и не кола, а какое-то пойло.
