Безжалостные парни (ЛП) - Станич К.М.

Спенсер прислонился к стене в коридоре, приподняв одну ногу. Он выпрямляется, когда папа выходит в халате и тапочках, прищуриваясь на него.

— Спенсер Харгроув, — говорит он, слегка кивая. — Твои друзья ужасно волновались за тебя. — Папа бросает на меня взгляд, одетую в мешковатую толстовку с капюшоном и спортивные штаны, мои волосы растрёпаны, очки съехали набок. По какой бы то ни было причине, я не хочу, чтобы он знал, что Спенсер знает, пока нет.

«Пожалуйста, не позволяй ему посмотреть на меня и понять, что я переспала со Спенсером», — думаю я, но, конечно, я веду себя как сумасшедшая. На моём лице нет татуировки с надписью «не девственница». Но потом я вспоминаю, насколько вопиюще очевидным было то, что Моника и Коди трахались за моей спиной. Это о чём-то да говорит, верно?

— Мне жаль, сэр, — произносит Спенсер, поднимая свои великолепные бирюзовые глаза на лицо моего отца. — Мои родители знали, где я, поэтому я не…

— У тебя нет проблем, — говорит мой папа, пренебрежительно махая рукой. Гнев во мне поднимается немного выше, когда я понимаю, что он совсем не беспокоился о Спенсере. Он знал, что он жив и с ним всё в порядке. Он знал это, но не сказал мне.

Черч тоже знает. Я могу сказать это по тому, как слегка прищуриваются его янтарные глаза, а уголки рта опускаются вниз.

— Вам всем следует вернуться в постель и хорошенько отдохнуть перед учебной неделей. Занятия начинаются в понедельник утром.

— Никаких дней траура по погибшему студенту, да? — спрашиваю я, зная, что здесь ко мне относятся с пренебрежением. Я в ярости. — Кого-то убили в кампусе, и так просто возвращаемся к нашему обычному расписанию, — ворчу я, подражая голосу отца.

— Чак, не сейчас. Сейчас четыре часа утра. Возвращайся в постель, и в следующий раз, пожалуйста, спроси меня, прежде чем впускать большую группу студентов в дом посреди ночи. — Папа поворачивается обратно к Студенческому совету, но по выражениям их лиц я вижу, что… они на моей стороне?

То, как они смотрят на него, с разной смесью гнева, разочарования и жалости, заставляет меня чувствовать себя хорошо внутри. Как будто теперь у меня есть своя команда, хулиганы превратились в лучших друзей или что-то в этом роде.

— Я позвоню Натану и попрошу его проводить вас, мальчики, обратно в общежитие.

— Сэр, если позволите, — начинает Черч, проводя ладонями по лацканам пиджака, — но в такие времена, как это, может потребоваться солидарность среди студентов, а также демонстрация силы со стороны администрации. Возможно, назначение Чака соседом Спенсера по комнате решило бы проблему их одиночества в общежитии, а также продемонстрировало бы доверие к этой академии?

— Ещё слишком рано для этого, — ворчит папа, прикладывая пальцы ко лбу. — Чак никуда сегодня не пойдёт. Мне очень жаль, парни. — Он проходит между ними, набирая номер Натана на телефоне, пока спускается по лестнице, более чем вероятно ожидая, что Студенческий совет последует за ним.

Они этого не делают.

Даже придурок Росс.

— Твой папа в некотором роде придурок, — говорит Спенсер, глядя на меня так, словно ищет на моём лице какой-то намёк на… что-то. Я всё ещё в шоке от того, что он жив, и думаю, что, возможно, я так до смешного сильно влюблена в этого парня, что невозможно заставить мой язвительный рот произносить слова. Слова даются с трудом.

— Он бывает таким, — выдыхаю я, когда Тобиас переводит зелёный взгляд с меня на Спенсера. — Но я прожила с ним всю жизнь и привыкла к этому.

— Верно.

Между нами возникает неловкая напряжённость, и Росс прочищает горло.

— Как бы всё это ни было увлекательно, мне нужно написать около ста человекам, обновить посты в социальных сетях и разгрести целую кучу дерьма, которое ты, — он тычет пальцем в грудь Спенсера, — только что испоганил в моём тщательно составленном расписании. Ты знаешь, сколько работы уходит на то, чтобы быть помощником в Студенческом совете?

— Примерно столько же, сколько требуется для того, чтобы на самом деле быть членом Студенческого совета, то есть не так уж много, — язвит Спенсер, и Росс снова тычет в него пальцем.

— Ты даже не представляешь, какую гору бумаг мне пришлось заполнить в связи с твоим исчезновением. У тебя большие неприятности, сэр. — Ах, я почти забыла, что Росс по уши влюблён в Спенсера. Переводя взгляд с одного на другого, я почти… ревную? Фу, отвратительно. Как будто меня волнует, что Спенсер делает или не делает с другими людьми.

Только ведь… Волнует.

Потому что он мне нравится. Сильно. И когда я подумала, что он мёртв, мне показалось, что кто-то отрезал кусочек моего сердца, и я буду вечно истекать кровью.

— Ты знал секрет Чака? — спрашивает Спенсер, глядя Россу прямо в лицо. Другой парень заикается и краснеет, а затем крепко сжимает губы. — Ага, именно так я и думал. Я всё ещё в шоке.

— Лучше покончить с этим побыстрее, — говорит Тобиас, бросая взгляд на друга. — Мы все были опустошены. Мика едва мог есть и спать, а Девственник Чак почти каждый день рыдал.

Мои щёки становятся свекольно-красными, а глаза расширяются так сильно, что я бы не удивилась, если бы они выпали прямо из глазниц и покатились вниз по лестнице.

«Боже, спасибо Тобиас, придурок ты этакий», — думаю я, когда Спенсер медленно поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и на его лице отражается тот же ужас, что и на моём.

Теперь он посвящён в две вещи, о которых я не хотела, чтобы он знал. Фантастика.

— Девственник Чак? — спрашивает Спенсер, но затем мы все слышим звук открывающейся входной двери и фирменную шаркающую походку Натана. — Откуда взялось это прозвище?

— Ладно, я устала. Как бы я ни была взволнована тем, что ты не находишься на глубине шести футов, я хочу, чтобы ты убрался из моего дома. — Я кладу обе руки на спину Спенсера, игнорируя покалывание в ладонях, а затем подталкиваю его к лестнице.

Парни спускаются группой, по-видимому, по моей команде, но, когда я поворачиваюсь, чтобы подняться обратно, Спенсер хватает меня за запястье и притягивает к себе.

— Твоё прозвище, — начинает он, но я не собираюсь вести этот разговор в двух шагах от спины моего отца.

— Купи новый телефон, а потом напиши мне, — ворчу я, вырывая свою руку из его хватки. Но на полпути останавливаюсь, чтобы оглянуться, и обнаруживаю, что он всё ещё смотрит на меня. Что-то внутри меня загорается от этого взгляда, но я отворачиваюсь, прежде чем глупая улыбка на моих губах всё испортит.

Спенсер Харгроув жив.

Это величайший день в моей жизни.

Но также мне нужно, чтобы он ничего этого не знал, иначе я умру от смущения.

Быть семнадцатилетней — отстой.

Сон приходит гораздо легче, чем я думала. Я предполагала, что буду ворочаться всю ночь, мечтая о Спенсере, но потом моё тело, должно быть, осознало, что находиться в постоянном состоянии тревоги семь дней подряд — это слишком, и я вырубилась.

Утром я нахожу папу в его кабинете, он приглушённо разговаривает по телефону. Он видит меня и отгоняет рукой, что меня вполне устраивает. Последнее, что мне сейчас хочется делать — это тусоваться с ним.

У меня не так много одежды, которая, по моему мнению, помогла бы мне замаскироваться, и мне неинтересно носить форму в выходной день, поэтому я открываю крышку ноутбука и отправляю Тобиасу сообщение.

Я имею в виду, я бы отправила его Спенсеру, но, очевидно, он не проверяет чёртовы сообщения.

«Я умираю здесь. Можем мы все вместе съездить в город?»

Несколько минут я просто смотрю на экран, постукивая пальцами по столу и ожидая. Но Тобиас быстро отвечает мне, и эти приятные маленькие точки появляются внизу экрана, показывая, что он печатает.

«Определённо. Встретимся у тебя дома через тридцать минут?»

Я нажимаю на эмодзи с поднятыми вверх большими пальцами, а затем вскакиваю, чтобы одеться. Если я собираюсь куда-нибудь пойти, то с таким же успехом могу быть абсолютно гламурной. Ну, настолько гламурной, насколько я смогу стать за полчаса.