В постели со Снежной Королевой - Тронина Татьяна Михайловна

— Какой? — с любопытством спросила Алена.

— Тоже невероятно правдоподобный. Мне снится кладбище… К чему бы это?

Алена с удивлением посмотрела на него. Селетин улыбнулся — но совсем невесело.

— Я не умею толковать сны, — покачала головой Алена. — Скорее всего это обычный кошмар. Людям снятся кошмары — когда они устают, когда у них неприятности, когда едят на ночь лишнее…

— Я не ем на ночь! Ладно, не будем об этом… Лучше скажи: что тебе больше всего нравится играть? — встряхнулся, распрямился гость.

— То есть какой композитор мне нравится?.. Я Моцарта люблю — он такой веселый, такой легкий… — призналась она и невольно пробежала пальцами по столу — как по клавишам. — Я его практически всего знаю — что-то лучше, что-то хуже… А вот Прокофьева совсем не могу играть, не могу найти нужного соответствия в характере звука, который заключен в нотах. Скрябин для меня тоже сложен — сколько я ни пыталась разучить его Пятую сонату, у меня ничего не вышло. Кому-то из исполнителей, по-моему, Рихтеру, — не давался Рахманинов, он говорил, что Рахманинов настолько громаден психологически, что он не в состоянии к нему подступиться! Есть нечто неуловимое, непостижимое, что прячется между нот, — может быть, душа музыки?..

— Может быть… Но я тебе говорил — я совершенно ничего не понимаю в ней. Я дикий в этом плане. Как-то пошел на оперу и заснул. Балет… — Роман вдруг поморщился. — Но вот то, как играла ты, мне очень понравилось. Я, знаешь ли, даже еще послушал бы!

— Вот спасибо… — насмешливо сказала Алена. — Ты очень любезен.

— Я серьезно!

— Ладно, пошли, я тебе одну вещичку из Малера сыграю — она коротенькая, тебя не утомит. Дивная мелодия — как будто солнце встает…

Они снова вернулись в комнату. Алена сыграла Селетину эту самую «дивную мелодию». После Селетин сказал, что она себя губит в ресторане и что ей непременно нужно снова выступать с концертами. Потом Алена потребовала, чтобы он в свою очередь объяснил, как строят дома. Селетин объяснил — Алене показалось очень интересным, правда, большую часть его повествования она не поняла…

— Нет, ты мне все-таки расскажи свой сон! — неожиданно попросила она. — Тот, про кладбище…

— Зачем сейчас о мрачном?..

— Нет, ты расскажи! Я люблю все страшное… Фильмы ужасов люблю — чтобы, знаешь, испугаться до смерти! И вообще, сны надо рассказывать — таким образом избавляешься от них.

— Хорошо, — подумав, согласился Селетин. — Представь себе старое-старое кладбище, на котором уже давно никого не хоронят. Кованая ограда, узкая калитка, церковь у входа… Некоторое время идешь по главной аллее, среди лип, пока слева не увидишь каменного ангела с крестом — ангел оплакивает какого-то купца, почившего в незабвенном тысяча девятьсот тринадцатом году. Рядом, словно в насмешку — могилка революционера, скромная такая, со звездой. А вот за ней — желтый склеп с ржавой дверью…

— Страшно как! — тихо засмеялась Алена, прижав ладони к щекам. — Ну, а дальше?

— Это все.

— Как, и это весь твой сон?

— Да.

Алена озадаченно свела брови.

— Погоди, это что ж получается… Ты заходишь в калитку, потом идешь по аллее — топ-топ-топ! — и оказываешься возле какого-то старинного склепа?

— Именно так, — спокойно сказал Селетин.

— Действительно, жуть! — пробормотала она. — Чем-то мой сон напоминает. В нем тоже все как-то чересчур реально было… Ну, а кто в том склепе или что — ты знаешь?

— Нет, — не сразу ответил гость.

— Тогда все ясно — каждый раз во сне ты пытаешься разгадать какую-то тайну.

— Что?

— Я тебя уверяю! — возбужденно воскликнула Алена. — Я, конечно, не психоаналитик, Фрейда не читала, и вообще… Но это же так просто — ты во сне пытаешься разгадать какую-то тайну, которая мучает тебя наяву!

— Может быть… — пробормотал Селетин. В этот момент у него зазвонил сотовый. — Извини. Алло? — Он замолчал, слушая. — Нет, по срокам мы успеваем… Когда? Михаил Федорович, я в курсе, что праздники десять дней! Мы сейчас электрику делаем… Вы мне лучше скажите: насколько закрыта процентовка?..

Алена отвернулась — ей вдруг стало неловко. За окнами медленно темнело. Она встала, зажгла свет.

— Извини, Алена… Мне пора. — Селетин поднялся с места.

— Да, конечно! Мне тоже пора собираться, — сказала Алена, глядя на часы.

— А, ты в этот, свой клуб?

— Ресторан, — поправила она.

— Я могу подвезти…

— Нет-нет, не стоит! Я сама…

Селетин надел пальто, потом повернулся к Алене.

— Спасибо, — серьезно сказал он.

— За что?

— За все. За чай, за музыку, за разговор.

— Боже, какая ерунда… — отмахнулась она.

— Все равно — спасибо, — твердо повторил он. Посмотрел ей в глаза в последний раз. И ушел.

Алена закрыла за ним дверь, упала на диван. Прижала ладони к пылающим щекам… Только сейчас она поняла, насколько взволновал ее приход незваного гостя. «Нет, все-таки это чудо! Пусть вполне объяснимое, но — чудо! Я столько думала о нем, об этом человеке, и вот он пришел — точно почувствовал, что я зову его… Разве я звала его? — спросила она саму себя. — Да, звала!»

Потом она стала вспоминать, какое у Селетина лицо: молодое и в то же время — нет, странно меняющееся… «Болтали о какой-то ерунде, точно дети! Рассказали друг другу свои сны… Он милый, простой и очень добрый — это ясно. Кладбище… Зачем он вспомнил про кладбище? У него наверняка какая-то тайна. Или — неприятности, которые каким-то образом трансформировались в это печальное видение…»

Алена прокручивала и прокручивала внутри себя их разговор, вспоминала лицо Романа, как он смотрел на нее, как слушал игру на рояле — всё, до мельчайших подробностей…

Роман Аркадьевич Селетин определенно нравился ей. Даже более того: еще одна встреча, еще один разговор — и она пропала.

Алена очень остро ощущала эту черту, к которой подошла вплотную — один шаг отделял ее от любви, от того, чего она боялась и избегала, что пугало ее и, как только что выяснилось, — неудержимо манило.

Она снова достала его визитку. Вот, в ее руках вереницы цифр, зашифрованные коды — по которым можно Романа найти, вновь услышать его голос. Пожалуйста, звони, если хочешь! Звони и сходи с ума, делай последний шаг, падай в эту пропасть…

«А зачем? Я и так уже пропала, испортила себе жизнь — для чего мне ломать ее окончательно?.. Ничего хорошего не выйдет — разве сможет он полюбить меня так, как я его буду любить?.. И потом, скорее всего он не один. Такие милые, такие добрые — просто так на дороге не валяются, — с усмешкой подумала Алена. — Наверняка на нем груз ответственности: жена, дети, престарелые родственники, ремонт, работа… Именно поэтому он сбегает сюда, чтобы посидеть полчаса в одиночестве возле замерзшего пруда, отдохнуть от всех забот. И переехал-то он отсюда, возможно, потому, что однокомнатная квартира оказалась маловата для его семьи!»

Алена попыталась вспомнить, было ли на руке Селетина кольцо. Кажется, было… Или нет? Да было, было! — сурово одернула она себя.

Алена медленно принялась рвать визитку — на мелкие-мелкие кусочки, очень тщательно. Рвала и чувствовала, как по щекам бегут крупные жгучие слезы.

«Ничего, зато потом плакать не придется!..»

Тридцать первого декабря Алена проснулась рано — в прекрасном настроении, гордая своим вчерашним поступком. Сбегала к Семену Владимировичу, отдала ему подзорную трубу — несмотря на то, что старик заартачился и не хотел брать свою оптику обратно.

Потом Алена позвонила Симе — и очень душевно побеседовала с ней о том, где можно купить приличные зимние сапоги и насколько глубока разница между духами и туалетной водой. О визите Романа Селетина, того самого незнакомца из парка, она сознательно не стала упоминать, как будто ничего и не было.

— Я, Аленушка, наверное, не смогу к тебе сегодня зайти, — под конец спохватилась Сима. — У меня срочный заказ — придется все праздники над ним сидеть…

— Ничего-ничего! — бодро воскликнула Алена. — У меня, знаешь ли, тоже куча дел. Костя вот обещал заглянуть…