Барбара Брэдфорд - Состоятельная женщина. Книга 2
Фрэнк и Уинстон были бессильны облегчить ее страдания. Не в силах более спокойно смотреть на мучения сестры, Уинстон позвонил по телефону врачу, который приехал через пятнадцать минут. Он дал Эмме успокоительные таблетки и с помощью экономки уложил ее в постель. Но рыдания продолжали сотрясать ее еще долгие два часа, пока, наконец, не подействовали лекарства. Оба ее брата, врач и Генри Россистер оставались с нею, пока Эмма не забылась в наркотическом сне. Когда они выходили из ее «спальни, Уинстон сказал:
– Ее страдания еще только начинаются.
Эта трагедия была не первой в жизни Эммы. Несчастья заставляли ее сгибаться под их тяжестью, но никогда не ставили ее на колени. Однако смерть Пола подкосила ее одним ударом.
Все ее дети, кроме Эдвины, собрались в доме, чтобы побыть с нею. Они все любили и уважали Пола, были расстроены и угнетены его смертью, особенно Дэзи. Каждый из них по-своему старался успокоить мать и облегчить ее горе, но все их усилия были тщетными.
Немедленно приехала жена Фрэнка, Натали, и жена Уинстона, Шарлотта, с его сыном, Рэндольфом, прибыли из Лидса в Лондон вместе с Блэки и его сыном Брайаном в сопровождении Дэвида Каллински с сыновьями Ронни и Марком. Никому из них не удалось пробиться к сознанию и, пробыв недолго в ее спальне, они с обеспокоенными лицами собрались все в библиотеке.
Блэки попытался развеять их тревогу за Эмму.
– Даже самое стойкое сердце может дать трещину, вы это знаете, но по-настоящему сильные сердца рано или поздно заживают. Я в любой момент готов поставить на Эмму: она из твердой породы и вынесет это. Мне кажется хорошо, что она дает своему горю выход наружу. Уверен, что она справится.
Он отвечал за свои слова – уж он-то хорошо знал, из какого твердого материала вылеплена его давняя подруга.
Шли дни, но Эмма продолжала находиться в прострации она была близка к сумасшествию. Она настолько ослабла, что Уинстон стал уже подумывать о том, чтобы поместить ее в клинику. Ночные часы были особенно мучительными для Эммы. Она неподвижно лежала в постели, неотрывно глядя как слепая прямо перед собой в одну точку, несчастная и лишенная надежды, отрешенно наблюдая, как постепенно светлеет за окнами, и ожидая наступления нового бесконечного в своей пустоте дня. Но ее живой и деятельный мозг переполняли беспокойные, сталкивающиеся друг с другом мысли. Эмма спрашивала себя, как могло случиться, что за все эти годы она не сумела убедить его в силе и глубине своей любви к нему? Она корила себя за то, что не поехала в Австралию сразу же после аварии, будучи уверенной, что сумела бы помешать ему взять в руки это злосчастное ружье. Если бы она не послушалась его, то сохранила бы ему жизнь! Сознание тяжести своей вины было невыносимо и только усугубляло ее горе и отчаяние.
Генри Россистер рассказал ей о безнадежном диагнозе, поставленном Полу врачами, и постепенно она стала сознавать, что самоубийство должно было показаться единственным выходом из его ужасного положения для такого мужественного и сильного человека, как он. Временами Эмме казалось, что Пол предал ее, что он изменил ей, но большей частью ей удавалось подавить чувства жалости к себе, беспомощности и странного гнева, охватывавшего ее. Ей была непереносима также мысль о том, что Пол не написал ей. Она не могла поверить тому, что он застрелился, не сказав ей прощального слова, и каждый день она ожидала прощального письма от Пола, которого все не было.
Уинстон, принявший на себя заботы по дому и руководство универмагом в Найтсбридже, решил задержать дома Дэзи и не отпускать ее в школу после того, как разъехались остальные члены семьи. Лишь Дэзи удавалось иногда достучаться до сознания Эммы и хотя бы немного облегчить ее страдания. Младшая среди детей Эммы, Дэзи, была удивительно разумной и зрелой для своих четырнадцати лет. Несмотря на острую боль от собственной утраты, которую она стойко переносила, ей своими неустанными заботами удалось добиться заметного улучшения в состоянии матери. Она заставляла Эмму хотя бы немного есть каждый день и помогала ей постепенно научиться сдерживать потоки слез, которыми та заливалась. Порой Эмма пристально смотрела на Дэзи, и лицо ее дочери было так похоже на Пола, что она крепко обнимала ее и, снова обливаясь слезами, принималась звать мужа. Дэзи утирала слезы матери и утешала ее, качая на руках, будто это она была матерью, а Эмма – ее дочерью.
Однажды вечером, после подобного припадка, Дэзи нежно успокоила мать, и та, впервые за все это время, заснула без снотворного крепким и глубоким сном. Проснувшись через несколько часов, Эмма почувствовала себя отдохнувшей и даже слегка успокоенной. Она тут же заметила Дэзи, дремавшую, свернувшись калачиком на канапе, и впервые сумела задуматься о своей дочери. С внезапной ясностью она поняла, что она взваливает ношу своего горя на плечи дочери, в то время как ее дитя само нуждается в ее любви и поддержке. Чудовищным усилием воли Эмма заставила себя сбросить оцепенение, в котором она пребывала все это время, и ощутила, как часть ее былой замечательной силы начала возвращаться в ее измученное тело. Эмма без посторонней помощи поднялась с постели и медленно, с трудом передвигая дрожащие непослушные ноги, направилась к канапе. Дэзи сразу проснулась и, увидев склонившуюся над ней мать, мягко взяла ее за руку и встревоженно глядя на нее, спросила:
– Мамочка, что с тобой? Ты опять плохо себя чувствуешь?
– Нет, дорогая. Кажется, что мне действительно немного лучше.
Эмма крепко обняла Дэзи и прижала к себе, гладя по блестящим черным волосам.
– Я очень виновата перед тобой, Дэзи, что перевалил свое горе на тебя, очень виновата. Прости меня, дорогая. Теперь я хочу, чтобы ты легла в постель и по-настоящему выспалась. И я не хочу, чтобы ты больше ухаживала за мной. Я выздоравливаю и собираюсь завтра же отправить тебя обратно в школу.
Дэзи вскочила и удивленно воззрилась на мать, в ее живых голубых глазах блеснули слезы.
– Но я хочу остаться с тобой, мамочка, чтобы заботиться о тебе. Пол бы это одобрил. Он действительно был бы за это. Ему бы не понравилось, чтобы ты осталась одна, мамочка.
Эмма нежно улыбнулась.
– Ты уже и так замечательно ухаживала за мною. Теперь моя очередь позаботиться о тебе. Я непременно встану на ноги, дорогая, честное слово.
Был чудесный сентябрьский день, теплый и солнечный. Безоблачное небо сияло. Но Эмма, безостановочно мерившая шагами гостиную, продрогла и свернулась в кресле перед камином, стараясь согреться. Всеми своими мыслями она была с сыновьями. Война была объявлена третьего сентября, и, как бы ни была погружена Эмма в свое горе, не замечавшая ничего вокруг, она больше не могла игнорировать этот факт. Британия мобилизовывалась с той же быстротой и так же умело, как во времена ее молодости, и Эмма знала, что ее стране предстояла долгая осада.
