Петти Мессмен - Богатые мужчины, одинокие женщины
– Ты лицемер! Мне казалось, что ты не любитель вынюхивать, копаться в чужом белье. Какая низость…
– Не надо так сердиться. Я здесь ради мира, а не войны. – Ричард поднял вверх руки, демонстрируя капитуляцию.
В соответствии с протоколом, он был одет в белое. Его прямые светлые волосы только что подстрижены. Он был загорелым и выглядел так, как будто достиг полного взаимопонимания с Европой.
– Я не хочу заниматься никакими делами с тобой, Ричард.
– Даже любовью? – пошутил он с самодовольным блеском в глазах. – Извини. Я не мог удержаться. Тори, все неправильно. Попробуй расслабиться. Ты не понимаешь, что происходит. Я хочу выкупить это чертово кольцо и вернуть его тебе. Я хочу жениться на тебе.
– Зачем? Ты же меня не любишь.
– Откуда ты можешь знать, люблю я тебя или нет? – спросил он, раздражаясь.
– Потому что так, как ты говоришь со мной, не говорят с любимыми.
– А, так ты теперь эксперт по вопросам любви? Откуда такие идеи?
– Господи, почему так задерживается церемония? – произнесла Тори, желая освободиться от него.
– Послушай, я же сказал, что виноват. Что тебе еще нужно? Ты хочешь, чтобы я встал на четвереньки и пресмыкался? Я сделал ошибку. Ты хочешь, чтобы я взял у священника микрофон и прокричал об этом на весь мир? Черт побери, ведь здесь весь мир, не так ли? «Ты, Тори Митчел, принимаешь извинения этого человека, Ричарда Беннеттона? Согласна ли вступить с ним в этот чертов брак, или нет?..»
Тори чувствовала себя так, как будто из нее вышибли дух.
Ричард был мерзавцем. И очень ловким к тому же. С него бы вполне сталось использовать ее, чтобы вернуть милость своего отца. Скажет ему, что в Европе он серьезно размышлял о своей жизни и пришел к выводу, что ему пора покончить со своими дурными привычками.
Ричард знал, что Эллиот Беннеттон считает Тори идеальной женой для своего сына. Она умна. Строгих правил. Старик симпатизировал ей и полагал, что у нее есть голова на плечах.
Если Ричард вернется кающийся, помолвленный с Тори, Эллиот Беннеттон в три минуты растает.
Тори не верила, что Ричард уже восстановлен в правах. Скорее всего, он собирался идти к отцу после разговора с ней. С другой стороны, Ричард был достаточно самоуверен, чтобы не сомневаться в ее «да» и считать, что прощение отца у него в кармане.
Уверенная в своей правоте, или, по крайней мере, в том, что она недалека от истины, даже не испытывая к Ричарду никаких чувств, напротив, будучи холодна, как лед, Тори сказала, что он может взять свое предложение и засунуть его себе в задницу.
– Ты пожалеешь об этом, – пообещал Ричард.
Но тут зазвучала музыка, и координатор свадьбы дал ей сигнал занять ее место в процессии.
– Нет, не пожалею, – уверенно ответила она с чувством собственного достоинства.
– Вот как? Отлично, только не забудь, чья подпись стоит на чеке, по которому ты получаешь зарплату.
– До тех пор, пока это подпись твоего отца, а не твоя, полагаю, я в безопасности, – парировала она, чувствуя себя освободившейся, когда вернулась на место в процессии позади Сьюзен и Кит и перед дочерью Ники Марни, которая выглядела заинтригованной.
Со звуками свадебной музыки суматоха постепенно улеглась, и церемония началась.
У всех подружек невесты платья были разные. Они все были созданы молодой модельершей, выписанной Пейдж из Милана. Ту пару недель, которые модельерша провела здесь, она со своими помощниками работала день и ночь, создавая эти произведения искусства одно за другим, каждое лучше предыдущего. Огромные вздутые шелковые рукава, скрадывающие плечи на одном; пышные складки на другом. Только платье Пейдж до сих пор еще никто не видел.
Тори погрузилась в полудрему, загипнотизированная высокими белыми свечами, ярко мерцавшими в роскошном, украшенном цветочными гирляндами канделябре, упиваясь сильным ароматом цветов, тяжело висевшим в воздухе.
Казалось, струны скрипок надрывались в самой глубине души Тори, когда она смотрела вслед Кит, первой двинувшейся по проходу – прелестный образ впечатляюще белой, величественной свадьбы. Старомодная мягкая музыка находила отклик даже в самых очерствелых сердцах.
Она думала о Тревисе. А потом – о Ричарде.
Мечты обратились в дым, подобный тому, который поднимается от пламени свечи, таинственно тая в воздухе.
Следующей по проходу пошла Сьюзен. Она сама была похожа на невесту, когда, соединившись с Марком, который взял ее под руку, ступала медленными осторожными шагами в такт с ним, как будто это была репетиция их собственной свадьбы. Тори наполнилась теплым чувством, глядя на эту очаровательную пару.
На Сьюзен было колье из белого неровного жемчуга, которое подарил ей в прошлом году на Рождество ее старый приятель из Стоктона Билли Донахью, и оно переливалось под лучами света. Это был прощальный подарок, компенсация, предложенная им после того, как она обнаружила, что он спит с ее секретаршей. Она почти не носила его – надевала иногда, но тут же снова снимала. Но колье было белым, и она решила, что уже пора забыть Билли Донахью.
Следующей была очередь Тори, и она смущенно улыбнулась, грациозно выйдя на всеобщее обозрение и соединившись с ближайшим другом Ники. Ей улыбались знакомые, и она улыбалась в ответ на всем пути к алтарю, где разделилась со своим партнером, чтобы занять места напротив друг друга.
Следом шли Марни и Тип.
Далее двигалась пара, – племянница и племянник Ники – уменьшенные копии подружек невесты и шаферов, робко ступавшие по проходу, вызывая вокруг ахи и смех. Девочка рассыпала вокруг лепестки роз из корзинки, а мальчик нес бархатную подушечку с кольцами.
Музыка нарастала и вдруг затихла на верхней ноте, и все затаили дыхание в ожидании невесты и жениха.
Пейдж хранила в полной тайне все детали праздника и своего свадебного наряда, и Тори почти ожидала услышать, как оркестр вместо «Вот идет невеста» грянет что-нибудь, типа «Материальной девочки» Мадонны.
Поэтому, когда ударил знакомый традиционный марш невесты, это оказалось большим сюрпризом, чем что-либо другое, обнаруживая тем самым еще одно измерение Пейдж, чья интригующая красота заставила всех затаить дыхание.
Ее дань традициям проявилась в вызывавшем благоговение белом шлейфе, которому, казалось, нет конца, в призрачно белой фате, закрывавшей спокойное, фарфорово-идеальное лицо, в кружевном высоком викторианском воротнике платья.
Но затем, по мере того как невеста продолжала свой притворно-застенчивый марш по проходу, становилось понятно, что охи, вырывающиеся у зрителей, вызваны не только захватывающим белым видением, но и не менее захватывающим зрелищем спины неугомонной Пейдж. Ее платье имело сзади глубокий вырез, полностью открывавший спину до самой попки.
