Соль под кожей. Том второй (СИ) - Субботина Айя
— Уже потом я узнала, что Папик снял меня на три дня — хотел красиво провести выходные, как-то по особенному отпраздновать свой юбилей. В понедельник утром за мной приехала машина из агентства и последнее, что я помню — это как он впихнул мне в руки пухлый конверт со словами: «Это за то, что ты была послушной умницей».
Она произносит это таким до боли знакомым тоном, что подмывает назвать одну моментально пришедшую на ум фамилию, чтобы убедиться, не подвело ли меня чутье. Но почему-то не спрашиваю.
Марина начинает пересказывать, как несколько недель зализывала моральные и не только раны, и возвращать ее снова в тот «дом» кажется слишком жестоким.
— Я даже завязать хотела, — она криво посмеивается, сползает с дивана и на корточках грациозно подбирается ко мне, как будто пересказывает не историю изнасилования, а сюжет эротического фильма. — Но потом… знаешь, мне даже стало приятно думать о том, что в моем теле было одновременно три члена. Повторять с теми ублюдками, конечно, не хотелось, но с кем-то более молодым, более… крепким…
Она тянется ко мне своими тонкими пальцами несостоявшейся пианистки, цепляется за край штанов и выразительно подергивает его вниз.
— И деньги в конверте ко всей этой любви, конечно, не имеют совершенно никакого отношения? — спрашиваю я, прекрасно зная, что Марина обязательно обидится и как минимум на какое-то время перестанет покушаться на мой член.
Она брезгливо кривится, укладывает руки мне на колени и с видом обиженной кошки смотрится на меня снизу вверх.
— Ну на тот момент деньги были важны. Это потом они стали просто… незначительным бонусом. Аппетит приходит во время еды, ты же в курсе? А я могла иметь столько мужиков, сколько захочу. Это пока ты приличная девушка, менять мужиков по своему вкусу и использовать их как игрушки из сексшопа — это фу и «как неприлично!» А когда ты проститутка высшего класса — за любовь к грязному сексу тебе очень даже хорошо платят.
— Что-то я пока не очень понимаю откуда во всей этой идиллии взялся муж.
Марина неожиданно резко перестает паясничать, встает и возвращается на свое место на диване. Тянется за вином, но раздумывает и в последний момент кладет в рот большую сочную виноградину. Каким бы циничным ни был ее рассказ, упоминание о муже явно идет вразрез с ее откровениями.
— Он просто любил меня, — она говорит это как будто даже с обидой на то, что я совсем не уделили внимания истории ее морального разложения. — Любил и хотел сделать счастливой. Ему было плевать, как и с кем я провожу время, главное, что я всегда возвращалась к нему.
Замечание о том, что такой «любви» тоже посвящено пару параграфов в Большой энциклопедии психических заболеваний, держу при себе. Хотя вряд ли Марина об этом не знает.
— Слава был… не таким как вы все.
Она поднимается и, осмотревшись, начинает собирать разбросанные по всей квартире вещи. Одевается прямо на ходу, пару раз чуть не падает, потому что путается в подоле собственной юбки. Закончив с гардеробом, приводит в порядок волосы, причем ей для этого даже не нужно зеркало — сразу видно отточенную до автоматизма привычку быстро исчезать.
— Ничего, что я немного поныла? — спрашивает она, подкрашивая губы тоже без зеркала. У нее довольно яркий блеск с кисточкой, но Марина наносит его четко по контуру.
— Без проблем — люблю иногда побыть сливным бачком.
— В тот день, когда ты перестанешь быть таким уродом, Шутов, в тебя обязательно кто-то влюбится по-настоящему. Возможно даже какая-то хорошая девушка.
Я салютую ей зажатой между пальцами сигаретой, но Марина уходит даже не оглянувшись.
Глава пятьдесят вторая: Лори
Глава пятьдесят вторая: Лори
Настоящее
— Тааааак, посмотрим кто тут у нас, — с видом человека, готовящегося открыть новую планету, говорит врач-УЗИст, распределяя валиком проводящий гель по моему животу. — Может быть немного щекотно.
Я смотрю в потолок и зачем-то пытаюсь дышать ровно, втягивая и выпуская воздух равномерными аккуратными порциями. Где-то прочитала, что на небольших сроках ребенок похож на большую семечку, только скорее какого-то инопланетного растения, поэтому на всякий случай стараюсь не смотреть в монитор. Не хочу до конца срока ходить с мыслью, что во мне растет маленький «Чужой».
Должно пройти больше времени, прежде чем я окончательно свыкнусь с мыслью о своем будущем мамстве и в моей голове вызреют правильные ассоциации. Возможно когда-то я даже смогу выучить парочку сюсюкательных слов. Я до сих пор с трудом вижу себя в роли матери, но те редкие гротескные образы, которые иногда рисует мое воображение, скорее похожи на «свой в доску дружбан», чем на классическую маму. Не могу сказать, что меня сильно расстроит, если будущее окажется действительно таким.
— Размер плода соответствует сроку в шестнадцать недель, — говорит доктор, и я непроизвольно вскидываю голову.
— Шестнадцать? Было же… девять? Десять?
— Да, мамочка, было, — посмеивается он, как будто во всем этом есть что-то чертовски веселое. — Но время-то идет. Вот у вас уже набежало шестнадцать неделек. Советую уже сейчас задуматься о новом гардеробе — через пару месяцев он вам пригодится. Ну или раньше. Была у меня одна пациентка — на двадцатой неделе раздуло как кита, я дважды проверял, уже думал, что за своими сединами пропустил двойню. А была еще одна…
Пока что-то высматривает в мониторе и одновременно травит совершенно не интересные мне рабочие байки, я с ужасом ловлю себя на мысли, что скоро на мене моего идеального плоского живота с красивым рельефом будет… глобус? Я только кое-как свыклась с отеками (справедливости ради — сейчас они меня уже почти не беспокоят), и вот новый «приятный сюрприз».
Из всех женщин в мире, я точно самая морально неподготовленная на роль матери.
Когда доктор, наконец, заканчивает и протягивает мне салфетку, я нервно стираю с живота остатки геля и когда заправляю рубашку за пояс брюк, с облегчением вздыхаю, потому что зазор между кожей и ремнем ровно такой же, что и утром, и несколько недель назад.
— Вот, — он протягивает мне карту, исчерканную традиционными медицинскими каракулями и совершенно непонятными мне циферками. — Увидимся когда вам будет двадцать четыре недели.
Я несколько раз прокручиваю в его его странную, лишенную смысла фразу, но когда до меня доходит, что он имеет ввиду срок моей беременности, с трудом держу рот на замке, чтобы не брякнуть, что в отличие от «яжемамок» я не считаю себя и ребенка — одним и тем же. И при этом совершенно прекрасно себя чувствую.
От УЗИста мне еще нужно зайти к своему ведущему врачу — она, слава богу, та еще циничная тетка и не пытается шпынять меня за то, что в первую очередь я задаю вопросы о своем здоровье и состоянии. Никогда не понимала идиотских фильмов, где между беременностью и сохранением жизни, совершенно здоровая молодая женщина выбирает добровольную смерть. И все это под соусом чуть ли не героической драмы. А то, что этого ребенка папаша, скорее всего, при первой же возможности скинет на бабу с дедом, всегда почему-то оставалось за кадром. Как и мачеха, которая за очень редкими исключениями будет относится к этому ребенку как к щенку, из-за которого мужик не может привести ее к себе, чтобы потрахаться.
Ирина Федоровна еще раз изучает все мои анализы и по ее улыбке понятно, что там все в пределах нормы.
— Печень говяжью только побольше ешьте, Валерия — гемоглобин все равно надо бы немного подтянуть.
Мама рассказывала, что когда ходила беременная мной, то ее до самых родов тошнило от одного вида и запаха печени, неважно чьей, неважно в каком виде приготовленной. Я не большой фанат этого субпродукта, но в принципе могу нормально его есть и даже знаю отличный маленький мясной ресторан, где из печени готовят несколько интересных вкусных блюд. Учитывая, что сейчас уже шестой час вечера, самое время туда наведаться и нормально поужинать, заодно и проверить, как растущий во мне «инопланетянин» отнесется к этому деликатесу.
