Людмила Бояджиева - Сладкий роман
— Папа! — бросилась к нему Дикси. Она хотела сказать очень многое, но только выдавила банальность:
— Будь осторожен, береги маму!
Дикси показалось, что подбородок отца дрогнул. Он судорожно вздохнул, проглатывая сжавший горло комок:
— Ну, вот и все, Дикси… Не люблю покидать дом… Будь умницей, дочка и… Прости, если я был не тем отцом… Не таким, как тебе нужен…
Губы Эрика коснулись лба дочери и Дикси прижимаясь к его прохладной, пахнущей горьким одеколоном щеке. В одно мгновение пронеслись мысли, что делает она это впервые и что отец сказал ей сейчас самое главное. Он, всегда считавший дочку обманом злодейки-судьбы, понял, что и сам обманул её, лишив своей любви. Он догадался, что Дикси тоже могла страдать!
— С Богом, дети! — Сесиль перекрестила вслед отбывающий автомобиль и закрыла глаза. Она не хотела, чтобы растерянно моргающая, вконец обескураженная Маргарет увидела её слезы.
Шел первый день нового года. В доме царила тишина — все ходили чуть ли не на цыпочках, говорили вполголоса, словно боясь спугнуть чудо. И опасались смотреть друг другу в глаза — Сесиль, Маргарет, Дикси. «Наверно, каждая из нас думает, что сбрендила», — догадалась Дикси, избегавшая, как и бабушки, обсуждать загадку перемены Эрика.
Звонок из Франции довершил безумие. Комиссар полиции округа Прованс сообщил госпоже Сесилии Аллен, что её дочь и зять найдены ночью в разбившемся автомобиле.
— Они не мучались, мадам. Смерть наступила мгновенно… Мне очень жаль… Никто не виноват. Дорога была совсем пустой. Видимо, что-то произошло с машиной.
Все дальнейшее было страшным снов, от которого нельзя избавиться. Сесиль забрала прах дочери, захоронив урну на парижском кладбище рядом с могилами предков. Маргарет увезла в свое поместье то, что осталось от Эрика.
После конфиденциальной беседы с заместителем зятя, Сесиль спешно продала дом в Женеве вместе со всем имуществом, включая драгоценности дочери. Деньги же отдала на какие-то пожертвования состарившимся художникам и музыкантам.
— Конечно, я могла не делать столь щедрого жеста. Но мне хотелось расстаться с эти этапом жизни без «хвостов». Тебе, деточка, эти деньги счастья не принесли бы, — сказала она Дикси и добавила: — Ты теперь парижанка.
Два дня утрясали адвокаты процедуру, в результате которой квартира Алленов со всей недвижимостью, включающей коллекцию картин деда, перешли во владения внучки. Сесиль отправилась в комфортабельный «Приют старости», который заранее для себя присмотрела.
— Я давно ждала этого. Ждала, когда ты вернешься в свой дом, заменив Пат… А меня в приюте встретят подруги — и Верочка и Надин уже поселились давно ждут. Когда-то мы вместе окончили пансион и славно погуляли. Повеселимся напоследок.
— А я, бабушка? Я не хочу оставаться здесь совсем, совсем никому ненужной! — Дикси почувствовала себя ребенком, брошенным в сиротском доме сбежавшими родителями.
— А ты, моя радость, и не останешься одна, — Сесиль твердо посмотрела в заплаканные глаза внучки. — И Эрика Девизо какого-нибудь к себе не подпустишь. Ты умница и знаешь, чего хочешь. Хотя, тебе будет не просто устроить свою жизнь девочка.
Сесиль оставила внучке приходящую горничную сорокапятилетнюю мулатку Лолу, служившую в доме последние годы. И ещё один телефон — «на всякий пожарный случай».
— Анатоль все может, а ему скоро девяносто, — подмигнула Сесиль. Прими от меня в наследство этого господина. Вместе с домом, Лолой и столетней пылью.
Дикси позволила Лоле разложить в шкафах свои вещи и устроилась в спальне, где стояла старинная, с высокими резными спинками кровать. Кремовые, расшитые бисером абажуры на лампах едва держались от ветхости, давно пожелтели обои, выцвели гравюры в латунных рамках, но Дикси решила ничего не менять в этом доме. Единственной настоящей ценностью здесь были лишь приобретенных дедом картин. Их осталось всего пять — остальные продала Сесиль, дабы оплатить пребывание в доме для престарелых.
Квартира Алленов, занимавшая третий этаж старого дома, дышала чинной, не слишком обеспеченной старостью. Трудно было вообразить, что когда-то здесь танцевали шимми и чарльзтон, разыгрывали спитчи, пили, пели, флиртовали, дурачились самые знаменитые люди парижской богемы. Теперь в комнатах царил полумрак (свет с трудом пробивался сквозь тяжелые бархатные шторы) и тишина, чуть пыльная, чуть душноватая, с привкусом валерианы и мускатного ореха — печальная тишина старого дома, давно пережившего пору расцвета.
До весны Дикси просидела дома, читая старые журналы, бренча на прекрасном фортепиано, а так же совершала длительные прогулки по тихим музеям, паркам и малолюдным улочкам Парижа. Тайно она ждала лишь одного зова Умберто Кьями. Расставаясь с актерами, Старик сказал, что непременно будет снимать продолжение «Берега мечты». Ради этого стоило пожить впроголодь. Произношение Дикси приобрело парижскую мягкость и скоро она сама почувствовала себя парижанкой. Но не из тех юных прелестниц, что мотыльками порхали в ярком свете ночной жизни, а доживающей век старухой.
Однажды в марте неожиданно для себя Дикси купила большой пучок прохладных влажных фиалок и, прижимая его к груди, прошлась по Монмартру. Длинное пальто из серой фланели, скрутившиеся от мелкого дождика завитки у висков, мечтательный взгляд…
Лица встречных мужчин озарялись внезапным восторгом.
«Дивная, дивная, чудесная, великолепная…» — шлейф комплиментов сопровождал отрешенно шагавшую сквозь дымку Дикси. С ней пытались заговорить, но робко — уж очень отрешенный вид был у юной красавицы. Дикси, сама не сознавая того, сыграла святую синеглазую Мадонну, увиденную некогда в её облике безумным Купом.
Вечером она позвонила девяностолетнему Анатолю.
— Я знаю про вас все, — напевно произнес бархатный баритон. — И даже то, что вы нуждаетесь в помощи.
— А мне известно, что вы все можете. И прежде всего — устраивать дела беспомощных дам. — Парировала Дикси и они рассмеялись.
По протекции Анатоля Преве — бывшего друга деда, бывшего известного художника и шоу-мэна, Дикси стала актрисой того театра, где некогда два сезона отыграла Пат. Маленький театр продолжал традиции серьезного, классического искусства, заложенные реформаторами французской сцены в самом начале ХХ века. Здесь играли Корнеля, Расина, Шекспира и старинные фарсовые комедии.
Дикси отличилась в лирических ролях. Учитывая размеры зала и немногочисленных зрителей, аплодисменты пятерых — десятерых энтузиастов классического искусства, принадлежавших к кругу старой интеллигенции, приравнивались к грандиозному успеху.
