Эллен Чейз - Последний визит
Почувствовав себя необыкновенно легко, Роксана принялась напевать себе под нос.
Брэм за стенкой заканчивал бриться, когда услышал мелодию «Американец в Париже» Гершвина, за которой последовали «Они и Музыка» Берлина. Усмехнувшись, он выдавил на ладонь немного крема и начал размазывать по свежевыбритому лицу. Насколько замечательным был у Роксаны голос, настолько необычным — репертуар.
Обычно люди напевают под нос что-нибудь из последней десятки хитов или старую полюбившуюся мелодию времен юности, но Гершвин и Берлин звучали бы к месту году этак в двадцать третьем — примерно тогда, когда была в моде ее шуба. Эта женщина определенно интриговала его. Независимая, умная, деловая — но со старомодными манерами и приступами застенчивости. Сотканная из контрастов и противоречий, она с каждой минутой нравилась ему все больше и больше.
Брэм натянул через голову рубашку, причесал и уложил седеющие виски. В последние месяцы он не раз ощущал себя стариком. Это и послужило причиной двухнедельного отпуска — отчаянно захотелось оттянуться под колышущимися пальмами и тропическим солнцем, снова почувствовать себя молодым… За стенкой уже пели «Реку старика», и Брэм улыбнулся.
Давно он не чувствовал себя таким юным и окрыленным, как сегодня, и это несмотря на погоду. А впрочем, может быть, благодаря ей. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы этот раскардаш за окном продолжался как можно дольше.
— Да будет снег! Да не умолкнет вьюга! — провозгласил он вслух и закрыл воду.
Когда Роксана вернулась в комнату, он расставил завтрак.
— Ты чудесно пела, — сказал он с улыбкой. — Завтрак готов.
Роксана неуверенно переминалась с ноги на ногу. Брэм галантно пододвинул ей кресло.
— Чувствуй себя как дома! — сказал он.
— Или перед началом допроса? — пошутила она, усаживаясь, и взяла чашку в руки.
— Все для того, чтобы получше тебя узнать, моя дорогая Роксана. В конце концов, мы здесь одни — ты и я.
Брови его многозначительно пошевелились. Роксана хихикнула.
— Ты это делаешь как страшный-страшный серый волк из детского спектакля.
— И ты не боишься меня?
— Ни капельки! — Роксана постучала вареным яйцом о стол, разбивая скорлупу. — Тетя научила меня, как обращаться с большими нехорошими волками.
— О Господи, куда ни сунешься — везде тетя! — Брэм распаковал стаканчик с ананасовым йогуртом. — А тебе известно, что эти профессиональные старые девы-тети губительно действуют на психику молоденьких особ женского пола?
— А с чего ты взял, что она была старой девой?
— Ты хочешь сказать, что это не так?
Роксана потянулась за солью.
— Все так. Правда, тетя Матильда говорила, что не вышла замуж лишь потому, что не увидела в этом смысла.
Брэм театрально всплеснул руками.
— Ну, что я говорил! Вот откуда в тебе это стародевическое жеманство…
— Жеманство — это слишком сильно сказано. Простое…
— Не спорь, — прервал ее Брэм. — Я по роду профессии немножко психолог, и читать чужие души для меня дело обычное.
— Так ты у нас душевед, — сказала Роксана, расправляясь с яйцом. — И ты всегда попадаешь в точку?
— Всегда, — горделиво отозвался Брэм. — Итак, я жду рассказа о жизни, о семье и особенно о тетушке Матильде.
Роксана открыла пакет с крекерами, приводя в порядок мысли и чувствуя, что Брэм наблюдает за выражением ее лица, за каждым ее движением. Она подняла голову.
— О братьях-близнецах и о том, что я из Чикаго, ты уже знаешь!
Голова Брэма утвердительно качнулась.
— Зато не знаю, каким образом Роксана Мердок оказалась в Миннеаполисе.
— Все дело в тете Матильде. — Проигнорировав его громогласное «Ага!», Роксана продолжила: — Она на двадцать лет старше мамы, и сразу после окончания мною школы попала в аварию, сломала позвоночник и оказалась прикованной к инвалидной коляске. Поскольку в Миннеаполисе неплохой финансовый факультет, я переехала к ней. Три года назад она умерла — ей был восемьдесят один год.
— И тогда же ты ощутила себя большой и открыла свою контору?
— Нет. Контору я открыла два года назад, — уточнила Роксана и глотнула кофе. — Я пять лет проработала простой служащей и усвоила, что незамужние женщины до конца жизни всего лишь «девочки», а холостые мужчины — «коллеги».
Беспечность слетела с лица Роксаны, а в голосе ее зазвенели металлические нотки.
— Каждый раз, когда я пыталась продвинуться по работе, менее квалифицированный сотрудник-мужчина получал должность, прибавку и все остальное, а мне доставалось его прежнее место. Я решила открыть собственное дело потому, что плясать под чужую дуду мне надоело. Я знала, что если мой бизнес и прогорит, то не из-за моего плохого руководства…
— И вовсе не так все было, — категорически возразил Брэм. — Просто ты подсознательно стремилась освободиться от чужого авторитета и отказаться от роли вечной няньки… А что, маме и братьям ты тоже все время помогала, а?
— Предположим. И что из этого?
Брэм развел руками.
— Сначала, сама еще школьница, — нянька для тетки. Затем — последующие лет десять — вторая мама для собственных братьев. При этом — сплошные успехи на личном фронте и в служебной карьере…
Губы Роксаны дрогнули.
— Понимаешь, о чем я говорю? — спросил Брэм. — Ты все это время исполняла обязанности, а не жила. И когда ты открыла «Приветствия», накопленная энергия вырвалась наружу. И все же не очень-то уютно ты чувствуешь себя под этими костюмами и масками.
— Гм! Никогда не смотрела на себя с такой стороны. Впрочем, я же не психолог…
— Кстати, университет ты закончила?
Роксана помедлила, прежде чем ответить:
— Нет. Я поняла вдруг, что жизненный опыт — сам по себе непреходящая ценность. Работа в офисе тоже была своего рода образованием: когда постоянно общаешься с людьми, растешь очень быстро.
— И ты с головой ушла в работу?
— Откуда такая смелость в выводах? — Роксана собрала мусор со стола и бросила его в чашку.
Брэм откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
— Можешь называть это шестым чувством.
— Сперва абсолютная память, потом — дар психолога, а теперь еще и шестое чувство… Самоуверены же вы, мистер Тэйлор!
— Ладно, ладно, — улыбнулся он, — лучше выпей кофе, пока не потеряла опять человеческое лицо.
Роксана поперхнулась, вспомнив свое отражение в зеркале. «Человеческое лицо!» Смейся, смейся, Абрахам Тэйлор. Еще не вечер!
— Мне не нравится легкость, с которой ты делаешь выводы, — заметила она.
Брэм снова развел руками.
