Мерилин Лавлейс - Дыхание любви
Собственно, Райан и не ждал от Эда Болта приглашения сесть. Он и без приглашений опустился на стул, стоявший напротив стола, за которым возвышался Эд Болт, и закинул ногу на ногу.
Суровое лицо начальника тюрьмы выразило раздражение, губы вытянулись в тонкую линию.
“Пусть злится! Наплевать!” – подумал Райан.
– Несколько минут назад мне позвонили, – начал Эд Болт, – и сообщили, что ты отказываешься давать показания по делу об убийстве Досон-Смит. В чем дело, Макманн?
Райан покачал головой. А эта майор Сэмюелс, оказывается, не теряла времени даром! Когда на допросе она пригрозила сообщить членам комиссии по досрочному освобождению о том, что он не желает давать показания, Райан не поверил ей. Подумал, что просто запугивает его. А это была не пустая угроза. Почувствовав, что не в силах справиться с ним, она нажаловалась в комиссию. Да… А ведь эта майор Сэмюелс поначалу даже понравилась Макманну! Молодая красивая женщина с выразительными глазами, нежной смуглой кожей, пышными волосами. А в душе – типичный прокурор, готовый без разбору обвинять в совершении преступления всех и каждого!
– Ты, Макманн, всегда отличался строптивостью и упрямством, – строго продолжал начальник тюрьмы, – но я никогда не ждал от тебя такой недальновидности. Почему ты отказался давать показания по делу об убийстве Досон-Смит? Из обычного упрямства? Или за этим кроются более серьезные мотивы? – Помолчав, Эд Болт добавил: – Твое поведение наводит меня на мысль, что ты знаешь об обстоятельствах убийства значительно больше, чем говоришь, Макманн.
От последней фразы Райан невольно поежился. Опустив голову, чтобы встречаться взглядом с Эдом Болтом, он начал лихорадочно соображать. Почему начальник так сказал? Ему что-то известно? Если да, то насколько Эд Болт осведомлен? Что за этим последует?
Нет, вряд ли начальник тюрьмы действительно что-то знает, он вел бы себя иначе. Он просто берет его на пушку, вот и все!
Райан поднял голову и изобразил удивление.
– Я отвечал на все вопросы. Сначала меня допрашивали в полиции, потом я давал показания агентам службы специального расследования. Все, что от меня требовалось, мистер Болт, я исполнил. И теперь я должен давать показания лишь в том случае, если меня вызовут повесткой в суд. Как свидетеля.
Эд Болт забарабанил пальцами по столу. Макманну был хорошо знаком этот жест. Ну и пусть злится…
– Не беспокойся, Макманн, повестку в суд ты обязательно получишь. Обязательно. Вот только боюсь, как бы твое досрочное освобождение не оказалось под вопросом. Да и срок пребывания в этих гостеприимных стенах мы можем тебе удлинить, Макманн. А то вдруг суд состоится позднее, чем ты получишь освобождение, и ты исчезнешь в неизвестном направлении. А так – будешь у нас на глазах, под присмотром.
– Я никуда не собираюсь исчезать! – хмуро бросил Райан.
– А ты и не исчезнешь, если откажешься сотрудничать с майором Сэмюелс! – рявкнул Эд Болт. – Понял? Не забывай, здесь не НХЛ, и мы с тобой не обговариваем условия твоего очередного контракта!
– Я помню об этом, – сдержанно промолвил Райан, хотя кипел от ярости.
Сколько раз он слышал подобные слова! От всех: от Эда Болта, часто с презрительной ухмылкой напоминавшего ему об этом. От грубых неотесанных охранников, потешавшихся над таким неожиданным и печальным окончанием его спортивной карьеры. От тупых мерзких заключенных, не упускавших случая позлословить над хоккейным прошлым Райана.
– Хочу дать тебе совет, Макманн, – продолжал Эд Болт. – Сегодня же свяжись с майором Сэмюелс – прежде чем покинешь территорию базы военно-воздушных сил. Или готовься к тому, что срок твоего пребывания в тюрьме продлится. Понял меня, Макманн?
Что же непонятного? С самого начала начальник тюрьмы с откровенной неприязнью относился к Райану, возмущался его строптивым характером и хорошей осведомленностью относительно того, что должен исполнять заключенный, а от чего на законных основаниях может отказаться. Когда тюремное начальство по просило Макманна помочь в организации спортивных соревнований среди заключенных и принять в них участие, тот категорически отказался. Он напомнил Эду Болту о том, что навсегда распрощался со спортом, а бегать на длинные дистанции и прыгать через барьер, как собака, потешающая хозяина, не намерен. Заключенный не обязан делать это, и заставить его участвовать в спортивных состязаниях никто не может. Не имеет права.
– Слишком хорошо ты выучил свои права, – бросил тогда сквозь зубы Эд Болт. – Смотри, как бы тебе это не навредило в дальнейшем.
С тех пор между начальником тюрьмы, его подчиненными и Макманном установились неприязненные отношения. Райан выполнял все, что ему предписывалось, но никто не мог принудить его к необязательной работе. Нет, он не вступал в открытые конфликты ни с тюремщиками, ни с заключенными, но держался от всех подальше и никому не позволял ни запугивать себя, ни садиться на шею.
Еще несколько минут назад, до разговора с Эдом Болтом, Райану казалось, что он близок к свободе. Макманн ощущал ее вкус и волнующий запах. Почти касался ее рукой. Мысленно слышал даже шуршание покрышек машины, в последний раз выезжающей из тюремных ворот и мчащейся по шоссе, прочь из этого неприветливого города. А теперь…
– Иди, Макманн, и подумай над моим советом. – Эд Болт отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Райан кивнул, поднялся и молча вышел из кабинета. Да, ему действительно стоит прислушаться к словам Эда Болта, чтобы не провести в тюрьме еще несколько долгих томительных лет.
* * *Скрипнула дверь, Билли Хоупвелл резко поднял голову, и его хорошо развитое, мускулистое тело мгновенно напряглось. Он вскочил из-за стола и, заикаясь, спросил:
– Что… тебе сказал… начальник, Райан?
В проеме двери показалась наглая физиономия Гатора Бернса. Он вошел в учебный класс и жестом пригласил еще двух заключенных последовать за ним.
– Мы тоже хотели бы знать, о чем беседовал начальник тюрьмы с нашей хоккейной знаменитостью, приятель, – ухмыльнулся Гатор Бернс. Подойдя к столу, он поставил на него ногу в грязном ботинке. – Скажи, парень, ты уже поговорил с Макманном? – обратился Бернс к Билли.
– О… чем?
– О том, о чем ты не должен был говорить с ним, – зловеще промолвил Бернс. – Ну, отвечай! Проболтался?
– Я…
– Не прикидывайся идиотом, Билли. Конечно, с мозгами у тебя плоховато, но кое-что ты соображаешь.
Билли Хоупвелл действительно соображал туго, но какие-то смутные, размытые представления о добре и зле с детства укоренились в нем. Мать часто объясняла ему, как надо жить и вести себя с людьми, он пытался запоминать это по мере возможности, но иногда путал понятия и менял их местами. Потом мать умерла, и в голове Билли образовалась мешанина, из которой было трудно вычленить что-либо путное.
