Энн Риверс Сиддонс - Королевский дуб
— Меня это успокоило, думаю, успокоит и ее. А что, ваши соседи не имеют средств, чтобы замостить дороги? — спросила я.
— Напротив, они так богаты, что мостить что-либо им просто незачем. В Пэмбертоне жить на одной из грунтовых улиц является основным показателем положения в обществе. Видишь ли, это полезно для лошадиных ног, а что хорошо для лошадей, хорошо для всего города. Таких улиц не так уж много, и люди готовы отравить своих соседей, лишь бы заполучить дом на одной из них.
— А если у тебя нет лошади? — поинтересовалась я.
— Тогда ты втайне клянешь грязь и пыль, застревающие автомобили и грязные ковры, а потом идешь и травишь своего соседа. И приобретаешь лошадь как можно скорее, — рассмеялась Тиш.
— Кого же вам пришлось отравить? — спросила я, невольно заинтересовавшись городом, где царили кони. — У вас же нет лошади.
— Чарли принимал роды у внучки женщины, которой принадлежит большой дом на этом участке. А наш нынешний дом был конюшней. Разве я тебе не рассказывала? Поэтому дом такой вытянутый. Она, бабушка, была из семьи Дюпон, а здесь, с тех пор как в прошлом вене была основана „зимняя колония", всегда был какой-нибудь Дюпон. Роды были трудными, мать и младенец могли умереть, но Чарли сделал все, чтобы спасти их. Прямо Иисус Христос! Когда пожилая дама переехала в дом для престарелых в Бона Ратон, она предоставила нам право первого выбора на покупку собственности. Но так как нам никогда не был по средствам пятидесятипятикомнатный особняк, мы купили конюшню и переделали ее. Домин для гостей и бассейн прилагались к покупке. Старушка практически подарила нам это владение. Если бы не она, мы жили бы на замощенной улице, как и большинство горожан, за исключением „зимних жителей", и, конечно, мне пришлось бы кого-нибудь отравить. Я часто благословляю маленькую богатую идиотку и ее младенца. Я действительно люблю свой дом. Не думаю, что смогла бы вынести жизнь в Пэмбертоне, не владея частью какой-нибудь большой старой усадьбы. А кроме того, у Чарли есть лошадь. Пони для игры в поло. Он держит его в одной из конюшен, мы завтра отвезем вас туда и все покажем. Там и вправду есть на что посмотреть.
Я чуть не задохнулась от смеха и удивления.
— Чарли играет в поло? На лошади? В одной из этих рубашек, в галифе и с клюшкой в руках?! — пролепетала я.
Тиш улыбнулась, и, как показалось, не так широко, как обычно.
— В данный момент он на поле. Для активно практикующего доктора мой муж довольно хороший игрок. Энди, ведь он вырос в Пэмбертоне. Чарли — из пятого поколения семьи, родившейся здесь. Его предки были среди тех, кто основал город. И Чарли занимается лошадьми с тех пор, как научился ходить.
— Просто я никогда не слышала от него о лошадях, — задумчиво произнесла я.
Я уверена, что мой смех не обидел ее. В старые времена для нас с Тиш не было запретных тем для разговоров.
— А он в других местах и не говорит о них, только здесь, — пожала плечами она. — Почему-то местные жители и приезжающие сюда на зиму не говорят о лошадях. Пэмбертон — один из наиболее хранимых секретов Юга. Я думаю, это потому, что очень богатые люди не нуждаются ни в чем, кроме уединения. А в Пэмбертоне скопилось ужасающее количество денег, несмотря на грунтовые дороги. Между прочим, зря ты их ругаешь. Ваш новый дом находится на одной из них. Я арендовала для вас коттедж для гостей в поместье Пайпдрим в старой усадьбе Бельведеров. Он находится на Вимси-роуд. Это дедушка всех грунтовых дорог Пэмбертона. Numéro uno. Загвоздка в том, что на Вимси-роуд лошадей в пять раз больше, чем людей.
— Тиш, я не в состоянии позволить себе подобную жизнь. И я не хочу окунать Хилари в такую среду… — В висках у меня забилась тревога.
— Успокойся, этот коттедж давно не принадлежит Бельведерам. Теперь им владеет один тренер с семьей, они скучнейшие в мире люди и бывают здесь лишь с осени до весны. Коттедж даже не виден из большого дома, он в стороне, в лесу за беговой дорожкой. У вас будет своя частная дорога. И, если хотите, вы можете жить там в суровой бедности. Энди, домик чудесен! Красные полы и отделка, камины, веранда вокруг всего дома, окна в мелких переплетах, как у меня, и колодец, где можно загадывать желания. И все это стоит дешево — здесь тебе не Бакхед. Я уверена, с тебя довольно и одного кондоминиума, из которого ты только что выехала.
— Думаю, что да, — засомневалась я, — все это звучит великолепно. Я и не хотела возражать тебе, упаси Господи, Хилари понравится. Только… Ведь Пэмбертон не обычный город?
— Да. И никогда им не был. — Тиш пристально посмотрела на меня сквозь дым уже второй за сегодняшнее утро сигареты. — Ты ведь не чувствуешь себя несчастной по этому поводу?
Я молчала некоторое время. Как я могла объяснить ей то, что сама лишь смутно представляла? Ведь еще до встречи с Крисом, тогда, когда мы были беззаботными, смелыми на язык, вечно смеющимися девушками в Эмори, за моим лукавым, ловким подшучиванием над собой скрывалось почти патологическое стремление к безопасности и благопристойности. Детство, проведенное с отцом, лишь способствовало появлению этого стремления. А последние годы с Крисом оставили во мне только отвращение ко всякого рода чувственности.
Я приехала в Пэмбертон, рассудив, что небольшой городок — самое обыкновенное и безопасное место на свете для меня и моего ребенка, где можно одержать победу в схватке с жизнью.
До того, как я увидела его, Пэмбертон означал для меня безопасность. Чем обыденнее он казался, тем лучше. Уравновешенность, порядок, умеренность, даже скука — это все, к чему я стремилась.
И вдруг обнаружить, что город скрывает в себе нечто другое: он был, как сказал бы Шекспир, „богатым и странным".
Во время своего затянувшегося молчания я увидела, как внутри меня вновь оживает тяга к чрезмерному, к физической и духовной безудержности. Но именно от этого я и бежала сюда! Не от Криса, не от большого города, не от матери. Нет, не от них вовсе. А от моего собственного стремления к запредельному.
— Тиш, дело не в том, что мне не нравится Пэмбертон, — медленно произнесла я. — Он мне очень нравится. Он замечателен. Это сказочный городок. Ному бы он мог не понравиться? Просто он очень… сложен. И для меня, по крайней мере… очень экзотичен. И, Господи, он так богат! Он мне не кажется… я не знаю, как сказать… нормальным, что ли. Не думаю, что он мне подходит. Вернее, я не подхожу ему. Я вообще не знаю, чему я подхожу. Я всегда думала, что я воспитатель и смотритель: так долго — вначале с отцом, а потом с Крисом — я старалась быть нормальной и „на уровне". Я усердно пыталась создать устроенную, обыденную жизнь… Любая другая женщина на моем месте просто бросила бы этих мужиков, не задумываясь. Как моя мама и сделала. Но не так поступила маленькая Святая Энди. До меня только теперь доходит, что я была ненормальной. Я зависела от них: мне нужны были их безобразия, они питали мою собственную тягу к возмутительным выходкам. Понимаешь? Маленькая „Мисс Нормальность" на самом деле была приверженицей какого-то тайного порока. И поэтому, когда я приехала сюда в поисках равновесия и порядка, которых мне так недоставало, и столкнулась с богатством и совершенством этого города, плещущим через край, то…
