Инна Брюсова - Королевская охота
— У нас маленькая рекламная пауза, — поспешно объявил ведущий».
Екатерина допила кофе и выключила радио. Хотелось спокойно обдумать программу на сегодня. Да и ночной кошмар не давал покоя… При воспоминании о женщине без лица Екатерину передергивало.
За окном — туман, промозглость и сумеречность. Мир словно накрыт большой мокрой подушкой. Однако солнце, как тусклая серебряная монетка на дне колодца, угадывается там, где обычно находится небо, и оставляет надежду на возможную перемену к лучшему.
Погода в духе романов Сименона. Комиссар Мегрэ в тяжелом длинном пальто, впитавшем всю влагу дождливого осеннего дня, входит в кабачок «Три мушкетера», что на рю де Плесси, и заказывает рюмочку анисовой водки. Достает громадный носовой платок, разворачивает его, подносит к носу и оглушительно сморкается…
* * *Знакомый дом. Верхние этажи тонут в тумане. Екатерина идет мимо пустой скамейки, на которой старый актер развлекал ее своими историями. Вечность назад.
Знакомая дверь. Екатерина достает из сумочки ключ. Чужую дверь сразу и не откроешь, но эта, кажется, ничего, ключ поворачивается довольно легко. Она входит внутрь. Знакомый слабый аромат сушеных трав, тепло и особая тишина, когда никого нет дома, тишина пустоты, усиленная осознанием чужести этого дома, охватывают молодую женщину.
В комнате слегка сумрачно и печально. За стеклянной стеной — пелена тумана, в центре ее — круг блеклого болезненного солнца. С высоты птичьего полета угадывается змеиный извив реки, но ни деревень на противоположном берегу, ни леса не видно. Мир тонет в миражной белесости. Декорации из ночного кошмара. Но действующее лицо лишь одно — Екатерина. Постояв несколько минут около окна, физически почувствовав сырость и неуют за стеклом и поежившись, Екатерина командует себе: «К делу!»
С чего же начать? С чего начинают сыщики в романах? Ну, они подходят к бюро или письменному столу, выдвигают ящики, просматривают бумаги, быстро пробегают пальцами внутри ящиков в поисках тайника и, как правило, находят этот самый тайник. Вероятно, существуют определенные правила игры — где искать и как искать. И очень помогла бы мысль о том, что же надо искать.
«— Зачем ты здесь? — не выдержал внутренний голос.
— Чтобы узнать, что произошло с молодой, красивой женщиной, которая вдруг умерла.
— У тебя, как у всякого уважающего себя детектива, должна быть гипотеза, рабочая версия — так, кажется, это называется — того, что произошло. У тебя есть что-либо подобное? Как по-твоему, что могло произойти?
— Ну, гипотеза номер один. Она покончила жизнь самоубийством. Проводила мужа, прошлась по магазинам, вернулась домой, нагруженная пакетами, сварила кофе, поужинала, вымыла посуду, приняла яд, который держала завернутым в листок из блокнота, запила апельсиновым соком, легла в кровать и умерла. Причем не просто уснула, а умерла в муках, чего не могла не знать заранее. Уж если человек задумал свести счеты с жизнью, то должен узнать кое-что о яде, которым собирается воспользоваться. Хотя бы из-за любопытства».
Екатерина взяла том БСЭ (самый доступный источник!) и прочитала статью о стрихнине, о мучительных титанических судорогах и особой, «сардонической» улыбке, застывающей на лице трупа. И не оставила ни строчки, ни полстрочки, которые пишут, как Екатерина представляла себе, в состоянии истерии, страха, безнадежности, пытаясь объяснить, оправдаться или, наконец, избавить своих ближних от подозрения, которое непременно падет на них.
Что это? Жестокость, желание отомстить своей смертью? Кому? Нетрудно догадаться! Желание детское и страшное. Может, она узнала что-нибудь о своем муже, ну, например, о том, что у него есть женщина… Но тогда она бы вряд ли ушла вот так, без прощального упрека. Что-нибудь вроде: «Я не могу вынести твоей измены!» Или: «Будь проклят!» Хотя вряд ли, мелодрама какая-то… В жизни, наверное, все иначе…
А может, ей было до такой степени безразлично, что подумают потом, когда ее уже не будет, может быть, она пребывала в жесточайшей депрессии, когда молоточком стучит лишь одна мысль: «Скорее, скорее… я больше не могу, не могу и не хочу…»
Она действительно была в депрессии после смерти сестры, но потом это прошло, и в последние месяца три-четыре она, по словам мужа, изменилась к лучшему и повеселела. И даже стала заговаривать о работе.
А что, если это убийство? Мотив? В каком-то из романов Агаты Кристи ее замечательный герой, маленький бельгиец Эркюль Пуаро, рассуждает о мотивах преступления. Первое место за «экономическими» преступлениями, то есть преступлениями из-за денег. Затем — страх. Убивают из-за страха разоблачения. Убивают свидетеля или шантажиста. Затем — месть. Ненависть. Несчастная любовь. Убивают счастливого соперника, неверного возлюбленного, и тому подобное, но это все разновидности мести.
Эркюль Пуаро не упоминает о таких преступлениях, как немотивированные убийства, убийства в приступе ненависти, раздражения, бешенства, убийства ради убийства. Когда убивают тех, кто оказался под рукой. Или преступления, совершаемые маньяками, садистами и серийными убийцами. Видимо, во времена королевы детективов их не было или было совсем мало. А может, о них было неинтересно писать? Потому что хороший детектив — это в первую очередь загадка, это — когда до самой последней страницы читатель не догадывается, кто убийца! А стрельба, много крови, серийные убийцы-садисты — это уже совсем другой жанр!
Как бы там ни было, это не наш случай. А вот если предположить убийство в нашем случае, то кто и за что мог желать смерти милой и безобидной женщине?
«Я не специалист, — думала Екатерина, — я никогда не узнаю, откуда взялся яд и как это произошло технически. Но я могу, например, рассуждать о мотивах. И я думаю, если ее убили, то не из-за денег. Месть, ненависть, несчастная любовь — вряд ли! Страх! Кто-то боялся ее! Для кого-то она представляла угрозу! Для кого? Домоседка, не имеющая подруг, не работающая, не очень умная — кому она перешла дорогу? А зачем она приходила ко мне? Чего боялась?»
Екатерина совсем забыла о времени и вздрогнула, когда где-то в квартире стали бить часы. Тоскливое эхо заметалось в гулком пространстве пустой квартиры.
— К делу, — повторила Екатерина и решительно поднялась.
Спальня Елены по коридору направо. Здесь, должно быть. От легкого прикосновения к дверной ручке дверь, чуть скрипнув, отворяется. Внутри комнаты царит полумрак. Белые стены кажутся голубоватыми. Тяжелые темно-желтые портьеры задернуты. Екатерина тянет за шнур, и ткань тяжело уползает в стороны. Становится немного светлее. Похоже, сюда никто с тех пор не заходил… везде пыль… Просторная комната. В центре — большая кровать неполированного дерева, тяжелое тканое покрывало в тон портьерам. Пушистый коврик, черная с белым шкурка козленка, у кровати. Стена напротив окна закрыта темной деревянной панелью до потолка, со встроенными шкафами, которые выдают едва заметные медные ручки. Комод на изогнутых высоких ножках, на центральном ящике — наивная пасторальная сцена, изображающая беззаботного пастушка со свирелью и его юную подружку. Маленький туалетный столик с зеркалом, коробочки, шкатулочки, букетик засушенных цветов в малахитовом кувшинчике, стеклянный зверинец. Екатерина подошла ближе, чтобы рассмотреть фигурки зверей — красный носорог, зеленая лягушка, синий страус, черно-белая панда и еще кто-то лиловый, неузнаваемый.
