Лилия Подгайская - Уроки Камасутры
Агата договорилась с Машей, что та поедет к Матрёне Евграфовне в воскресенье, а сама пошла к тётушке в субботу. Матрёна Евграфовна уже почти пришла в норму, и былая наблюдательность вернулась к ней.
– Что-то ты как будто сама не своя, Агаточка? – тревожно спросила она. – Или случилось что?
– Да нет, Матрёна Евграфовна, всё вроде нормально, – отчаянно соврала Агата, – просто за диссертацию свою я сильно переживаю. Я и с кандидатской так маялась.
Матрёна Евграфовна была женщина умная, стреляный воробей к тому же, и Агате не поверила. Но раз не хочет девочка говорить, то из неё не вытянешь ничего всё равно. Только смутно виделся ей за всем этим Вадим Алексеевич. Он, кстати, несколько раз проведывал её за последнее время и обещал домой отвезти, в лесничество, то есть, когда она совсем поправится.
– Да не думай ты о ней, о диссертации этой, – прикинулась тётушка валенком, – ещё будет, когда ею заняться. А сейчас лето, законное время для отдыха. Вот только я тебе весь отпуск испортила нынче.
– Вот об этом говорить не будем, милая тётушка, – Агата нежно погладила её по руке, – вы идёте на поправку, и это главное. Остальное – мелочи, не заслуживающие ни внимания, ни обсуждения.
Агата на минуту отвернулась от тётки, чтобы ком в горле проглотить, потому что опять страх накатил. Но взять себя в руки удалось.
– Вот вы, небось, за Егором Степановичем своим соскучились? – направила она разговор в другое русло.
– Соскучилась, ох, страсть, как соскучилась, – призналась пожилая женщина, – за ним, и за домом нашим, и за Тимофеичем, и даже за Муськой. Ведь я никогда так надолго дом свой не оставляла. И не хочу больше. Нет лучшего места на свете, чем наше лесничество.
Тут Агата согласилась с тётушкой от души. Место это было действительно самым дорогим, самым прекрасным. И она надеялась ещё не раз побывать там, и по лесу вдоволь погулять, и в озере всласть наплаваться. И никакие чужие мужчины не помешают ей больше. Вот отделается она сегодня от Вадима Алексеевича, и всё, и не будет больше помех к спокойному отдыху вдали от городской суеты.
Субботний вечер накатил неотвратимо, и Вадим Алексеевич, как и обещал, возник на пороге её квартиры. Был он слегка взъерошен, что смотрелось странновато, и бледен. Но держался спокойно. Агата тоже постаралась вести себя достойно. Что из этого получилось, она не знала, потому что от страха еле держалась на ногах.
– Вам что-то надо взять с собой, Агата Витальевна? – вежливо поинтересовался он. – Так я вынесу.
Агата молча указала ему на небольшую сумку со всем необходимым и принялась запирать двери. К такси они шли молча. Так же молча проделали весь путь до загородной гостиницы, а он был неблизким. Номер был заказан, и им сразу выдали ключи. В двухкомнатный люкс Агата вошла на подгибающихся ногах и сразу же рухнула в кресло у журнального столика. Сил больше не было ни на что. Вадим Алексеевич вошёл следом, поставил на низкий шкафчик у двери её сумку и свой небольшой саквояж и огляделся.
– А здесь довольно уютно, – проговорил каким-то чужим, не своим голосом, – вы согласны, Агата Витальевна? И спальня нормальная, кажется.
Он открыл дверь в смежную комнату и окинул взглядом огромную кровать. «Прямо сексодром какой-то, как мне Юрка однажды рассказывал, когда с артисточкой той налево сбегал, – подумал с насмешкой, – хорошо хоть потолок зеркальный не додумались соорудить. Самое то было бы для нас с Агатой».
Он вернулся в гостиную и предложил Агате спуститься в ресторан поужинать. Она отказалась – кусок всё равно не полез бы ей в горло, настолько сильным было волнение.
– Вот и ладно, – согласился он, – сейчас по рюмочке выпьем для храбрости и отправимся в спальню.
Он покопался в своём модном саквояже, вытащил на свет божий фигурную бутылку с янтарным содержимым, выставил две пузатых ёмкости и коробку конфет. Деловито разлил коньяк и поднёс Агате её бокал, внимательно наблюдая за ней. Женщина была явно не в себе, на грани шока, он бы сказал. Почему? Сильно волнуется? Боится? Похоже, действительно боится. Только чего? Не девчонка ведь школьница, от мамы сбежавшая с чужим дядей. Он подошёл ближе, соприкоснулся бокалами.
– За нас с вами, Агата Витальевна! За наш успех в постели!
За это стоило выпить, потому что он и сам не был уверен в себе на все сто процентов. Уж очень волновался почему-то. Агата с отчаянной решимостью глотнула янтарной жидкости и стала хватать ртом воздух, на глазах выступили слёзы. Она тряхнула головой и как-то натужно, даже жалко улыбнулась.
– Я готова, Вадим Алексеевич, – голос её предательски дрогнул.
– Вот и славно, Агата Витальевна, – откликнулся он. – Вы идите, устраивайтесь. Я присоединюсь к вам через пару минут.
Он тщательно запер двери, разделся и, не торопясь (давал ей время адаптироваться в новом пространстве), вошёл в спальню. Агата лежала под простынёй, натянутой чуть ли не до глаз, и смотрела на него взглядом загнанного в западню измученного животного. Да что же это с ней, право слово? В комнате горел один только ночник, и Вадим Алексеевич не стал его гасить. Он, совершенно нагой, подошёл к постели и скользнул под простыню. И сразу ощутил её напряжённое, твёрдое как камень тело. Попытался её обнять, но было такое ощущение, что в руках у него мраморная статуя, красивая, но холодная.
Её реакция на него была такой странной, что впору было встать и уйти.
– Вы что, девственница, Агата Витальевна? – решился он спросить, наконец.
Она отрицательно покачала головой.
– Тогда в чём дело? – голос его стал холодным. – Неужели я настолько неприятен вам, что вы не можете преодолеть это?
– Нет-нет, Вадим Алексеевич, – обрела она голос, – дело вовсе не в вас. Вы замечательный мужчина, и спорить с этим глупо. Дело во мне. Я не такая, как другие женщины, и не могу дать вам того удовольствия, на которое вы вправе рассчитывать.
– Что значит, не такая? – поинтересовался он, и тут же скользнул рукой под простыню, попав сразу туда, куда следует.
Там всё было в порядке. Да и он ведь видел её тогда, на озере. Всю видел, во всех подробностях. Всё было на месте, как и положено.
Агата вздрогнула от его прикосновения, но отодвигаться не стала.
– Вы делайте всё, что нужно, Вадим Алексеевич, я мешать вам не стану, – прошептала она, почти стуча зубами. – Вам ведь хочется поставить на мне свой штамп. А он ставится только там, в глубине. Так ставьте.
Вадим Алексеевич почувствовал, что дело совсем плохо. У неё видно, большие проблемы с этим были. И, возможно, сейчас возникнут и у него. Во всяком случае, поднявшееся, было, возбуждение пропало сразу, как под холодным душем. По-видимому, нужно было встать, извиниться за беспокойство и уйти восвояси. Этого, во всяком случае, требовала мужская гордость. Но в этот момент он повернул голову и встретился с ней взглядом. То, что увидел он в этих голубых глазах, огромных сейчас от переживаемого страха, даже ужаса, повергло его чуть ли не в шок. Сразу ушли куда-то, растворились и закипавшая злость, и мужская гордость. Осталась одна только щемящая жалость. Жалость к тяжело раненному, почти умирающему прекрасному животному, жестоко растерзанному безжалостной рукой.
