Наталья Нестерова - Давай поженимся! (сборник)
— Вот, — говорю, — Настя! Папа от нас уходит. К другой женщине. Наверное, очень красивой и умной, не то что я.
Вася на секунду замер, потом стал снимать рубашки с плечиков. Тихо огрызнулся:
— Не надо перекладывать с больной головы на здоровую.
У меня сознание плохо работало, а Настя мужественно пыталась вернуть отца в семью, тарахтела:
— Папочка, ведь это у тебя временно? Еще не прошла? Я читала, что все мужчины в глубине души изменщики. Это у них половой признак, как усы и борода. А у тебя одна мама была столько лет. Но папочка! Ты же ее любишь! Я тебя все детство ревновала.
— Что значит «с больной головы»? — перебила я дочь.
Вася погрозил пальцем Насте:
— Рассуждаешь! Смотри мне! Яблочко от яблони…
Но мы уже ринулись в атаку с двух фронтов. Слова приходилось тащить из него клещами. Вася косился в сторону ванной, но мы пути отступления отрезали. Наконец картина моего грехопадения стала ясна. Я потеряла дар речи. А Настя веселилась:
— Отпад! Как в анекдоте. Приезжает муж из командировки, жена с другим в постели. Она встает и лениво говорит: «Ну, сейчас начнутся подозрения, упреки!» Давай, мамочка, оправдывайся!
И я, даже не успев возмутиться цинизму дочери, действительно стала оправдываться:
— Ни с кем в постели я не была! Этот товарищ с Дальнего Востока. Устал и попросился отдохнуть!
Вы видели в кино, как ведут себя на допросе невинно осужденные? Разумно и логично рассуждают. Враки! В жизни все наоборот. Преступник алиби заранее подготовит, а честный человек, когда на него подозрение надает, начинает молоть чепуху. Я перескакивала с одного на другое, повторяла по двадцать раз одно и то же. Зачем-то изложила биографию моей подруги и упорно пыталась вспомнить, куда уехал товарищ — в Орел, Орск, Борск? Словно это имело какое-то значение. Я призывала в свидетели дочь: ты дяденьку не видела, но ведь рыбу и крабов ела! Бессердечная Настя напомнила, что икры ей и папе не досталось. Да, я всю икру, будь она неладна, умяла! Но ведь на нервной почве! Меня потом за алкоголичку приняли! Я говорила и говорила, несла чушь. Каждый факт в отдельности не мог служить доказательством моей непорочности, а все вместе они производили плохое впечатление. Я чувствовала, что язык, враг мой, копает мне могилу.
Споткнулась на слове, вернее — на страшной мысли.
— Вася! — воскликнула я. — Ты же мог его убить!
Муж ничего не ответил, но по его лицу я поняла: мог! Представила себе жуткую картину — труп в квартире, нож в груди невинного мужчины и море крови. Васю забирают в тюрьму и приговаривают к высшей мере. Очевидно, ту же картину вообразила и Настя. Но ее реакция в корне отличалась от моей.
— Ничего себе мужик гостинцы передал! — воскликнула дочь.
— Что ты вообще здесь делаешь? — напустилась я на девочку. — Почему вмешиваешься в разговоры взрослых?
— Здрасьте! Самое интересное пропустить? Дудки! Мама, а ты не хочешь позвонить своей подруге?
Я оборвала процесс воспитания на середине, кинулась к телефону.
Разница во времени с Дальним Востоком у нас почти полсуток. Когда мы бодрствуем, они крепко спят. И наоборот. Подруга спросонья долго не могла понять, о чем речь и что мне надо.
— Он вроде приличный человек, — наконец включилась она. — Неужели спер что-то?
— Да! — воскликнула я. — Он украл мою честь!
— Во прыткий! А с виду не скажешь. И чего ты теперь хочешь? Чтобы он тебе ее обратно бандеролью отправил? — Это она окончательно проснулась и шутила. — Сама виновата, не будешь честь по дому разбрасывать. Вещь хоть и не редкая, а стащить каждый рад.
Но мне было не до шуток. Призвала подругу проникнуться ужасом случившегося. Она резонно ответила, что среди ночи при всем желании не сможет отыскать адрес родственников своего приятеля. Велела дожидаться утра и передать Васе пламенный привет или соболезнования — выбирай, мол, сама.
Муж взял сумку и поплелся к выходу:
— Мне пора.
Я опередила его, бросилась к двери, встала в проеме, растопырив руки:
— Только через мой труп!
— Через два трупа! — Настя подсуетилась и встала рядом.
Словом, мы его удержали, оставили в собственной квартире. Настя продолжала активно действовать — уступила отцу кровать в своей комнате и перебралась ко мне на тахту. Дочь, конечно, девочка умная и развитая, но все-таки еще ребенок. И у меня язык не повернулся объяснить ей, что все ссоры имеют обыкновение заканчиваться в супружеской постели. Мы с Васей крупно до сегодняшнего дня не ссорились, но размолвки случались, как без них? Вечером ляжем в постель, надутые обидой, но она постепенно улетучивается, точно воздух из шарика выходит. А потом Вася скажет заветную фразу: «Да ладно! Что там!» И я бросаюсь в его объятия. Мир, дружба и любовь! Только в другом порядке: первая любовь. Утром и не вспомним, из-за чего вчера пыхтели.
Я решила дождаться, когда Настя уснет, и тихо проскользнуть в ее комнату, забраться к мужу под одеяло. Но в моем возрасте вторая бессонная ночь — это многовато. Не заметила, как задремала, и спала крепко. Возможно, потому, что Настя шепнула мне: «Я все ключи от входной двери спрятала. Удрать ночью папа не сможет».
На следующий день, в субботу, у Васи был выходной, Насте в школу не идти. Я позвонила на работу и отпросилась. Наврала с три короба, но близко к истине. Сказала, что ударилась головой и у меня легкое сотрясение мозга.
После завтрака дочь усадила отца подтягивать ее по алгебре. «Подтягивает» Вася не способную к математике Настю своеобразно — решает за нее подряд все примеры из учебника.
Настя просит:
— Ты, папа, ничего мне не объясняй, нам учительница объясняет. Просто решай. А я буду наблюдать и постигать.
Вася решал, Настя постигала и одновременно красила ногти. Я гладила постельное белье. Со стороны — мирная дружная семья в выходной день. На самом деле — тоска смертная.
Зазвонил телефон. Тот самый «гость-любовник» вышел на связь. И находился он в Воронеже! Но это мелочи. Главное, на его вопрос: «Что случилось?» — я застрочила как из пулемета: «Вы у нас спали? Верно? Один? Точно? Мой муж вас видел и принял за любовника. Ни сном ни духом? Спасибо большое! До свидания!» И положила трубку.
— Мама! Что ты наделала! — воскликнула Настя. — Почему папе трубку не дала, сама разговаривала?
И тут я почувствовала, что больше не могу. Гордость и обида захлестнули, прорвали плотину терпения. Мне уже не было жалко Васю — пусть вместе со мной погибает в водопаде слез. Я вытаращила глаза, открыла рот, шумно заполняя воздухом легкие, чтобы заголосить во всю ивановскую. Не успела, захлебнулась. Вася подскочил ко мне и крепко обнял:
