Дрянной декан (СИ) - Райот Людмила
Кажется, тут онемел уже сам Верстовский.
– То есть, для тебя это норма?!
– Я просто перепутала голоса, – терпело, как маленькому ребёнку, разъяснила я, не забыв подкрепить объяснения снисходительным взглядом. – И потому имела место та досадная… неприятность. Не думала, что вы примете ее так близко к сердцу!
– То есть, ты звонила не мне? – голос декана еле заметно дрогнул.
– Чего?! – я выпрямилась от удивления. – Само собой, не вам!
Вениамин Эдуардович стойко перенес удар.
– И ты даже не хочешь извиниться?
– Зачем? – каюсь, тут меня уже немного понесло. И да, хорошо было бы промолчать, вот только сделать это ну никак не получается. – Мне показалось, вам понравилось…
Верстовского надо было видеть. Он будто бы съел жабу. Я тоже замерла, с любопытством наблюдая за его лицом и ожидая, чем завершится его набухающее гневом и негодованием молчание.
– Мне понравилось, – выдавил он. – Так понравилось, что без последствий я это точно не оставлю. Ни стыда, ни совести у тебя нет, Красовская!
Я встала и без предупреждения направилась к двери. Конструктивностью в нашем диалоге уже и не пахло, а вот упреков, обвинений и запугивания было предостаточно.
– Я тебя еще не отпускал!
– Вы вызвали меня не как декан, а как частное лицо, значит, я могу уйти, когда сама пожелаю.
– Неужели ты совсем не боишься, что весь университет окажется в курсе твоей распутности? – спросил он вкрадчиво и в то же время изумленно.
– Нет. Потому что тогда он узнает кое-что и о вас. – Я выдержала драматическую паузу и обернулась.
– О чем же? – Вениамин сузил глаза.
– О трусиках в стиле танцовщиц девятнадцатого века. Тех, о которых вы так страстно мечтаете…
Верстовский ничего не ответил. Я не стала дожидаться реакции на свое шокирующее заявление и выскочила из кабинета, после чего обессилено привалилась к двери.
Кажется, я только что развязала войну.
8.1. Отец моего парня - маньяк!
Сойди с седла, мой милый, поскорее
К стволу уздою привяжи коня!
Меня порадуй милостью своею
И сотни тайн узнаешь от меня.
Приди и сядь, здесь не таятся змеи…
Я докажу, как целовать умею!
(“Венера и Адонис”, У. Шекспир)
Как ни странно, но спала я после такого эмоционального дня преспокойно. Мне было настолько хорошо в объятиях Морфея, что созрело решение больше никогда не покидать постели. Я оборвала первый и второй будильники. Третьего не существовало. Поплотнее закуталась в одеяло – отопление еще не включили, а промерзала наша "сталинка" почти моментально – и приготовилась покинуть реальный мир, который был ко мне слишком жесток. Но через пять минут заглянула мама.
– Марго, ты почему до сих пор не встала? У вас отменилась пара?
– Можно и так сказать, – проворчала я, натягивая на голову одеяло, которое, впрочем, тут же сдернули обратно.
– Не поняла. Ты что, решила прогулять?!
– Именно, – снова потянула край одеяла, пытаясь отобрать у матери вожделенный кусок ткани. – Дай поспать!
Но справиться с родительницей, бодрой, уже позавтракавшей и полной сил, было нереально. Чуть поборовшись с сонной дочерью, она стащила с кровати одеяло и кинула его на кресло.
– Ой, холодно же! – пискнула я и мигом свернулась в клубок.
– Так ты оденься, и станет тепло, – мама отошла к туалетному столику и принялась поправлять светло-русые локоны, лежащие в восхитительном, ненавязчиво идеальном беспорядке (о, мне было известно, сколько времени и сил уходило на создание этой обманчивой ненавязчивости!). Она всегда просыпалась раньше всех в квартире, а, может, и целом доме. И к моменту моего пробуждения уже сияла и благоухала, словно волшебное, не ведающее, что такое ночной сон, создание.
– Не станет. Почему ты так жестока?! – возопила я.
– Так. – Тихо цокая невысокими каблучками, прикрепленными к атласным домашним тапочкам цвета пыльной розы, мама подошла к шкафу, достала оттуда плюшевый халат и положила его рядом со мной, а сама села рядом. – Что-то случилось?
Я нехотя приподнялась и накинула на себя халат. Все равно досыпать мне уже не светит: придется врать матери и слушать ответные нравоучения…. Солнце, по осени перестающее вставать спозаранку, освещало спаленку тусклыми лучами. По сравнению с шикарными хоромами Верстовских моя комната выглядела чуднО и слегка убого. Бежевые обои в мелкий цветочек уже не соответствовали моему возрасту и внутреннему состоянию. Светлый гарнитур из шкафа, стула, письменного и туалетного стола покупался при царе Горохе. На спинке кровати красовалась розовая, с белым кружевом, обивка. С люстры свисали декоративные бусы и фигурка маленькой балерины. Что ж. Во времена учебы в школе интерьер сего места меня вполне устраивал. А после я уехала в Англию, и родители оставили все, как есть, дабы тешить себя надеждой, что однажды их маленькая дочурка вернется в свою детскую спальню. Не зря, однако.
– Просто не хочу сегодня ехать на занятия, – вздохнула я. – Мне что, нельзя хотя бы раз проспать?!
Мама помолчала. Милосердие боролось в ней с родительской строгостью. И последняя перевешивала, как обычно.
– Можно. Но это плохо скажется на твоей успеваемости, и, главное, репутации. Ты совсем недавно в Литературном, и прогулы…
– “Успеваемости”? “Репутации”?! – перебила я ее. – Да пофиг вообще. Мне декан самолично предложил свалить куда подальше из их Литературного…
– Интересно… – она округлила светло-зеленые, аккуратно прокрашенные тушью глаза. Цвет радужки мне, кстати, достался от нее, как и некоторые другие особенности “околомодельной” внешности – высокий рост и стройное тело. – И чем ты заслужила такое предложение?
– Ничем! – гневно, а потому почти искренне, соврала я. – Не нравится ему, что я посреди учебного процесса заявилась, и что пройденная мной программа отличается от той, что дают у них!
Я натянула на голову плюшевый капюшон, сложила руки на груди и насупилась, словно маленький ребенок. Так и не повзрослевший интерьер спальни действовал на меня соответствующим образом. Но мне и правда хотелось малодушно прогулять. Мама вздохнула и обратила взор вдаль.
– Юрий!
Ну вот, она позвала отца. Через десять секунд в спальню заглянула всклокоченная, светлая, наполовину седая голова моего второго родителя, принеся с собой уютный аромат булочек и яичницы.
– Что-то срочное? Там еда на плите горит.
– У нас проблемы, Юра, – трагическим голосом возвестила мать, – наша Рита…
Занятная, но ожидаемая оговорка. Не декан – гад, а это Рита что-то там натворила! Мама не сомневалась, что источником неприятностей в первую очередь являлась я сама. Возможно потому, что помимо завлекательной внешности, мне передалось и ее упрямство, напористость и умение находить приключения на заднюю точку.
– Что проблемы, это не новость, – перебил жену “Юра”. – Мы можем договорить на кухне?..
Я уже сняла капюшон и нащупывала ногами тапочки. Против двоих мне не выстоять. Разочарованную маму я уже получила, если сейчас же не встану с кровати, обзаведусь еще и рассерженным, лишенным завтрака, папой.
Через десять минут мы дружно доедали спасенную глазунью. Главу семейства уже посвятили в курс дела. Он отхлебнул кофе и провел рукой по начинающей лысеть макушке.
– Значит, ты отказываешься идти в институт, потому что кто-то там тебе не очень рад? – нарочито строго спросил он.
Папа меня любит, если что. Думаю, я на втором месте в списке главных жизненных предпочтений Юрия Александровича: заботливая нежность ко мне опережает его подуставшую привязанность к маме, но проигрывает неугасаемой страсти к науке. Вот и сейчас – мы еще не встала из-за стола, а он уже пододвигает к себе ноутбук, чтобы уткнуться в него и не вставать до следующего приема пищи. Который ему же, к слову, и придется организовывать: мама слишком великолепна, чтобы опускаться до банальной готовки.
