Ставка на невинность (СИ) - Кей Саша

Лифчик ему важнее!

В баре он тискал меня совсем по-другому.

Ни одна женщина не простит такого пренебрежения к своим прелестям, и я не исключение.

У меня на языке уже вертится подходящая гадость, но вселенная решает отомстить за меня сама.

– Дядя? Кого ты там жамкаешь? – грудной девичий голос веселится позади Германа. – Не староват ли ты для обжимашек в темном коридоре?

Да! Так его! Не знаю, кто ты, прекрасная дева, но я тебя уже люблю!

– Мерзкий подкидыш, – шипит разъяренный Гера. – Ничего я не перепутал. Я уже достаточно большой, и мне уже все можно!

– Об этом все соседи в курсе, – язвит та, которую мне по-прежнему не видно за широченными плечами. – Боюсь, ба не придет в восторг, если ты продолжишь… Ты и мне наносишь непоправимую психологическую травму своей возней.

Бергман с сожалением отрывается от увлекательной игры в детектива.

– Если это для тебя уже психологическая травма, то передай мои соболезнования Раевскому.

– Сам и передашь, он тут. Они с бабушкой уже довели друг друга до белого каления, так что не стоит усугублять. Теперь твой выход.

– Эля, не беси меня! У тебя для этого есть Раевский, а у меня для этого – Левина!

– Кто есть Левина? – любопытствует, как я припоминаю, племянница, на которую возлагались демографические надежды Бергмана.

Осознав, что досужая родственница не отстанет и не даст ему наконец разобраться с лифчиком-Гудини, Герман, скрипнув зубами, в конце концов отодвигается и перестает заслонять обзор.

– Знакомься, Яна Левина – восходящая звезда романсов девятнадцатого века и прочих пыточных талантов.

О божечки, мне наконец удается нормально вдохнуть, тем более, что слово, я так понимаю, предоставляется мне:

– Стоматолог я, здрасти, – выдыхаю я, стаскивая вязаную теткину шапку с электрическим пощелкиванием и являю миру две куцые и лохматые косицы.

Взгляд, брошенный мельком в зеркало, подтверждает мои догадки: выбившиеся из убогой прически волосы наэлектризовались и стоят дыбом.

Зато брошь из чешского стекла на месте и сверкает, как никогда.

Должна же была я украсить монашеский наряд, выбранный Бергманом.

Эля, разглядев меня в скудном освещении прихожей, приподнимает брови:

– А ты, похоже, небезнадежен. Движешься в правильную сторону, но эта все равно слишком молоденькая. Тебе бы постарше. Лет на десять.

Давай, Эля, куси его, куси!

– Мумии – это к твоему отцу, у меня другая специализация, – рявкает Бергман.

– Не повезло вам, Яна, с моим дядей, – наигранно сокрушается Эля, сдувая рыжую прядь с лица. – Хотите я вас с нормальным мужчиной познакомлю?

– Эля!

– Что, Эля? Иди выполняй сыновний долг, а мы с Яной попудрим носики и присоединимся.

– Какой еще сыновний долг? Цветы я утром подарил, денег перевел…

– Да иди уже, ба с Олегом доведут друг друга до инфаркта, они уже час упражняются в острословии. Отлепись ты от девушки, – Эля ненавязчиво оттирает от меня Бергмана.

Она, кстати, тоже явно без лифака. Но ей он почему-то нотации не читает! Раз ей можно, то и мне! Я можно сказать влилась в семью, как родная!

– Если она начнет петь, зови на помощь, – фыркает Герман. – Я пришлю Раевского.

Меня, разумеется, сразу тянет спеть, но Эля мне вроде ничего плохого не сделала, поэтому я сдерживаюсь.

Бергман опять сверлит меня подозрительным взглядом, словно ожидая, что я вот-вот выкину какую-то пакость.

С его стороны это настоящее свинство. Если не считать первой встречи, то я веду себя идеально, не то что некоторые.

– Ну и чего ради этот спектакль? – глядя дяде вслед, спрашивает меня Эля.

– Не понимаю, о чем ты, – делаю хорошую мину при плохой игре.

– Я про жуткий причесон, запудренные брови, шапку, из которой вот-вот выпорхнет моль…

– Я… – лихорадочно пытаюсь придумать, что бы такого соврать в оправдание.

– Я лечу зубы в «Тридцать три» у Антона Дмитриевича, и тебя, Яна, я помню очень хорошо. Память у меня фотографическая. Я – фотограф.

– Ты…

– Не выдам я тебя, – со смешком успокаивает меня Эля. – Но хотелось бы знать, на что я подписываюсь. Дядю давно пора щелкнуть по носу, и я чувствую в тебе потенциал. Но ты мне сейчас все выложишь.

Выложу, куда я теперь денусь.

Глава 17. Сложные семейные отношения

– Свадьба бывшего – уважительная причина почти для любого безумства, – соглашается Эля. Услышав мою возмутительную историю, она относится к моему маскараду не только с пониманием, но и одобрительно.

Закрывшись на кухне, мы шушукаемся.

Нормальная девчонка, и к дяде у нее тоже какие-то претензии. В общем, мы находим общий язык.

– Строго говоря, – вздыхаю я, – я не планировала обманывать Германа так долго. Не рассчитывала, что за первой встречей последует вторая. Если бы не Роза Моисеевна, скоммуниздившая мои перчатки…

Элька похохатывает:

– Ты просто не знаешь мою ба так хорошо, как я. Если она за что-то берется, то доводит до конца. Я, пожалуй, ее единственный прокол, да и то только наполовину. Предложение руки и сердца я все-таки получила, просто кандидат в мужья другой. В глубине души ба довольна, но никак не может смириться, что вместо хорошего еврейского мальчика у меня Олег, который за словом в карман не лезет и вообще не великий любитель церемоний. Про этикет он вообще слышал только в школе и считает чем-то вроде мифов Древней Греции.

– Я ведь все сделала, чтобы не понравиться не только Гере, но и Розе Моисеевне… – тоскливо жалуюсь я.

– Ты стреляла в молоко, – хлопает меня по плечу Эля. – Своим невзрачным видом ты запала ба в душу. Неужели ты думаешь, что у дяди раньше не случалось серьезных романов? Бывали. Но после знакомства с бабушкой все шло крахом, потом дядя Гера перестал знакомить с ней своих девушек, а теперь и вовсе втянулся в ненапряжные отношения. А вот если бы ты показала себя с выгодной стороны, скорее всего, тебе бы отказали от дома. Дядя любит ярких женщин.

– Какая непоследовательность со стороны Розы Моисеевны…

– Ты не понимаешь, – заливается Эля. – Это другое. Дива в семье должна быть одна. Слава богу, моя мать не претендовала на главные роли на семейных подмостках, поэтому отношения у них относительно ровные. Мама подложила бабушке Розе другую свинью, согласившись мотаться с мужем по миру, и у ба не оказалось возможности вмешиваться в их жизнь ежедневно. Зато, когда они возвращаются с раскопок, у бабушки праздник. С ужасом жду их следующего приезда.

– Ну и ладно, Герману-то я не понравилась, – приободряюсь я. – Вообще, мы живем в двадцать первом веке. Насильно нас вместе быть не заставят.

– По первому пункту, я бы не была так уверена, – усмехается член фееричной семьи. – Уж больно резво дядя тебя щупает. Но даже при таком раскладе у тебя был шанс отбиться, слово «свадьба» способно охладить самый сильный пыл Германа Бергмана. А вот по второму пункту… Бабушка – опытная интриганка, чего стоит только гипюр…

– Какой гипюр, – не въезжаю я.

Она отмахивается.

– Не важно. Просто судьбоносный гипюр.

В дверь кухни скребутся.

– Девочки, – до нас доносится контральто Розы Моисеевны, – если вы еще не съели там все, захватите с собой рыбу и сок.

Мы обе вздрагиваем и переглядываемся.

Кажется, Эля успешно демонизировала свою бабушку.

– Ты же меня не выдашь? – шепотом уточняю я.

– Не сейчас точно, – честно отвечает Эля. – Но в один прекрасный момент я могу не выдержать, так что ты, давай, шустрее. Уж больно мне хочется посмотреть на лицо дяди, который поймет, ради кого он отменялся своих девиц и кого пас по барушникам. Я уверена, всем будет пиздец, выживут немногие, но это того стоит.

– И соусник! – прерывает наш заговор напоминание из-за двери.

Так. Похоже, именинница нас настойчиво выковыривает.

Нагрузившись по заказу бабушки Розы, мы кочуем в гостиную. Собственно, гостей немного: сама Роза Моисеевна, еще одна бодрая бабуська, которую мне представляют, как Раису, Герман и Эля с Олегом.