Нам нельзя (СИ) - Лукьянова Виктория

Арсений кривит усмешку.

Я ему не нравлюсь. Определенно.

Лидия Павловна кивает и, что-то сказав про другие дела, уходит, оставляя нас впервые за время завтрака наедине. И вновь я чувствую, как за моей спиной смыкается ловушка.

Арсений, почуяв легкую добычу, вальяжно располагается на стуле, его плечи расслаблены, ноги вытянуты. Он кладет руки на стол и, постукивая пальцами по столешнице, отбивает какой-то неизвестный мне простенький мотивчик.

Внутри сжимаюсь, готовясь к атаке, и продумываю пути отступления. Пожалуй, пора закругляться с завтраком и уходить, но если подскочу сейчас же, он поймет, что я его боюсь, и испортит мне жизнь еще до того, как я успею разобрать сумки с одеждой.

— И как тебе новый дом?

Вопрос с подвохом. Что он хочет слышать? Что мне все понравилось и я в восторге от дома его отца? Или Арсений хочет знать истинные причины моего появления здесь? Теряюсь в догадках, понимаю, что не смогу просчитать на несколько ходов вперед, чтобы обыграть парня. Он в этом мире, как рыба в воде, а меня забросили в беспокойное море без спасательного жилета.

— Нормально.

Арсений изгибает темную бровь.

Я пожимаю плечами в ответ.

Скорее всего, он знает, что я жила с тетей. Скорее всего, он может даже знать, в каких условиях я жила. И по правде говоря — этот дом для меня, как замок из сказки. А я ведь еще даже половины не посмотрела, так как экскурсию мне обещали после завтрака. Но если позволю себе восторгаться чужим имуществом, Арсений поймет, что я дурочка, которой легко пустить пыль в глаза. И которая легко поведется на красивые побрякушки.

Но я не такая.

— А как комната? Раньше ее использовали для гостей, — рассуждает он о том, что я уже и так знаю. — Не думаю, что там удобно будет жить на постоянке, но…

— Я не задержусь здесь надолго. Не беспокойся, — перебиваю его, складывая перед собой руки.

Арсений усмехается.

— А я уж подумал, что ты разговаривать не умеешь.

— Умею.

Он качает головой. Его забавляет моя реакция, меня же она раздражает.

— Не беспокойся, — я вновь повторяю, решив, что пора уходить. — Я здесь до конца лета. А после начала нового учебного года ты меня здесь больше не увидишь.

Повисает минутное молчание, а после комнату заполняет смех.

— Кусаешься.

— Говорю как есть, — пожимаю плечами и наконец-то, выбравшись из-за стола, намереваюсь уйти. Приходится обогнуть стол и оказаться на пути Арсения, что, конечно, тоже ни к чему хорошему не приводит. Он в одно мгновение поднимается и перехватывает мою руку. Сжимает до боли запястье, надеясь, что буду брыкаться и кричать, но я только останавливаюсь и смотрю на него со снисхождением. Этому взгляду меня научила тетя.

— Осторожней здесь, — шепчет он и поглаживает подушечками пальцев пульсирующее от боли запястье. — Мало ли что может случиться неприятного.

— Это угроза?

— Предостережение, — отвечает он и отпускает мое запястье.

Я сглатываю сладковатый ком, вставший поперек горла, и наклоняюсь немного вбок, чтобы не пришлось громко говорить. Но так, чтобы Арсений меня наверняка услышал.

— Мне плевать на твои предостережения, — шепчу я, поражаясь той безумной храбрости, а может, и глупости, которая захлестывает меня вместе с бьющим по вискам адреналином, — я здесь по приглашению твоего отца. Ты же не хочешь, чтобы он разозлился на тебя?

Глаза Арсения темнеют от вспыхнувшей в них ярости. Я же поднимаю руку, которую он совсем недавно сжимал и показываю ему на свое запястье.

— У меня кожа светлая и тонкая, а синяки на ней остается даже от легкого удара. А ты давил со всей силой, ведь так?

Арсений молчит, но я замечаю, как меняется его взгляд. Ярость проходит, остается недоумение.

— Что будет, если я расскажу твоему отцу, что ты сделал мне больно и угрожал? Думаешь, ему понравится этот синяк? — И опускаю руку, на запястье которой уже проступают алые следы недавнего жесткого захвата.

Я терплю боль. Терплю, потому что иногда эту боль можно использовать во благо.

Тетя меня не била, потому что она знала о том, что на моей коже остаются следы, которые погубят ее. Арсений теперь знает тоже, и ему не стоит забывать об этом.

Парень молчит, когда я покидаю столовую. Возможно, выгляжу, как боец, давший достойный отпор врагу, но на самом деле меня трясет с такой силой, что я едва успеваю добраться до комнаты, чтобы не упасть на пол. И лишь там оседаю, сползая по стенке, и прикасаюсь к покрасневшему запястью.

Следы. Синяки уходят так же быстро, как и приходят. Но есть такие следы, что остается со мной навсегда. Арсений не поймет никогда, что по-настоящему ранят иные касания. Те, что вонзаются острыми ножами в сердце и рубят его на кусочки, оставляя после себя рубцы.

Так вот, мое сердце все в рубцах.

Проходит не меньше часа, как я забаррикадировалась в комнате в ожидании выяснения отношений, но Арсений так и не пришел, как и не заглядывала Лидия Павловна, видимо, решив, что я отправилась разбирать вещи. Этим и занимаюсь, но с опаской поглядываю на двери. Все жду и жду, что Арсений вломится сюда, чтобы разнести в клочья мои жалкие попытки быть сильной девочкой, способной постоять за себя, но он так и не приходит, как и не слышно иных звуков. Словно в коридоре за дверью никого за это время не было.

Наверное, я становлюсь параноиком. Так просто и быстро можно сойти с ума, оказавшись в некомфортных условиях для существования. Черт! Меня здесь бросили, и я должна как-то выживать. Поэтому и не грызу себя за попытку дерзить парню, который все равно наводит на меня ужас.

Укладываю на полку шкафа несколько сложенных аккуратно футболок и смотрю на свое запястье. Синяка, возможно, и не будет, но вот запястье пока красное. В какой-то степени я хочу, чтобы остался след от его грубых касаний — как напоминание, что у меня есть частичка власти, и я могу манипулировать Арсением хотя бы то время, пока не сойдет след. Но, с другой стороны, мне неприятен сам факт того, что он касался меня.

— Ну что за! — ворчу себе под нос, когда под ноги падает стопка футболок, потому что я настолько задумалась о происшествии в столовой, что не убедилась в том, что сложила одежду как надо.

Опускаюсь на колени, поднимая футболки, как до меня доносится приглушенный закрытыми оконными рамами звук с улицы. Чей-то громкий смех, который пробивается даже через стекло.

Конечно же, это Арсений. Я не должна сомневаться, что он так громко смеется, но ноги сами несут меня к окну. Прячусь за шторкой, выглядывая наружу. Надеюсь, меня там не видно, иначе быть застигнутой в подобной ситуации — верх идиотизма с моей стороны.

Всматриваюсь в Арсения, жалея, что не могу, как какой-нибудь супергерой, прожигать глазами-лазерами дыры в головах врагов. Совсем недавно я надеялась, что он будет злиться или погрузится в мысли, раздумывая над моими угрозами. Но нет! Я на него никак не повлияла. Вон стоит на подъездной дорожке возле какой-то белой машины и с кем-то разговаривает, не утруждая себя манерами. Ржет, как конь, в общем.

Я морщусь и уже было хочу отойти от окна, чтобы только не видеть этого самодовольного придурка, как неожиданно второй участник разговора оборачивается. Наверное, кто-то или что-то привлекло его внимание, но теперь я могу рассмотреть парня. Возраст примерно такой же, как и у Арсения, и, скорее всего, он его друг. Одет легко и просто — джинсы и футболка. На запястье мне удается рассмотреть часы. У парня светлые, чуть вьющиеся волосы, которые легонько треплет ветерок. Лицо мне незнакомо, хотя я успела просмотреть почти тонну фотографий Арсения, когда пыталась узнать про сына Самойлова. Но что-то парня, стоящего напротив Арсения, я не припомню.

Парень отворачивается и кивает на какую-то реплику Арсения. Тот машет кому-то рукой, и они оба садятся в белоснежный седан, чтобы через минуту уже покинуть двор.

— Ну, и скатертью дорожка, — шепчу я в надежде, что Арсений сюда больше не вернется. Хотя бы несколько дней.