Няня для телохранителя (СИ) - Вольная Риша
— Захар Пантелеймонович, это неправильно. Я же няня вашей дочери, а мы с вами чужие люди. И хотя меня, одинокую женщину, вы по понятным причинам привлекаете, но давайте найдем другое решение вашего недоразумения.
— Что за понятные причины? — откликается мужчина, немного отодвигаясь от меня, при этом опуская остальные части моего предложения.
— Ну, вы красивый, сильный и крайне сексуальный мужчина. Уверена, вам это тысячу раз говорили.
Яровой ухмыляется, впиваясь в моё лицо непроницаемым взглядом.
— Ты первая.
Спотыкаюсь в рассыпании любезностей после ответа. С недоумением смотрю на него, пытаясь понять, к чему эта шутка. Панталонович серьёзен, и даже сжигающее меня пламя ушло на дно его глаз. Кажется, работает!
— Это неправда. Женщины любят таких горячих самцов как ты, — теряя свою роль, перехожу на более удобное в нашем случае «ты».
— Моя бывшая жена, когда поняла, что брак рассыпался, призналась, что я худший трахатель на планете.
— Это она пыталась по больному ударить.
— Так у меня там, вроде, не болело.
Яровой глубоко дышит, видимо, тоже начиная соображать не нижним, а верхним концом своего шикарного тела. Я снова пытаюсь встать, но он только бровь изгибает, не расслабляя захват рук на моём теле.
— Тебе вредно сидеть на холодных скамейках.
Боже! Какие мы вдруг стали заботливые! Но я уже поняла, куда надо давить.
— И раз мы тут вспомнили о вашей бывшей жене, то мне необходим хотя бы минимум информации об отношениях между ней и Ликой. Сегодня был инцидент в этом плане, и я не знала, как должна себя правильно вести.
Бинго! Яровой неспешно убрал руки с моей талии, а я, не теряя времени, тут же подскочила с его ног. Он поднялся следом и взял с другой скамейки полотенце, которое я раньше даже не заметила.
Накинув махровую ткань на плечи, двинулся на выход из беседки.
— Захар Пантелеймонович!
— Боже, Вероника! Хватит терзать мои уши собственным отчеством, — угрожающе прикрикнул, не давая даже закончить фразу.
— Какие мы нежные, — бурчу под нос, но, судя по тому, как дёрнулось мужское плечо, он услышал. — Я хотела бы получить ответ на свой вопрос. Это не моё праздное любопытство, а вполне конструктивный вопрос в связи с моим тесным общением с девочкой.
Я иду следом за Яровым, поэтому вижу, как напрягаются мышцы его спины и замедляется ход.
— Мать Лики с нами не живёт, с дочерью не видится, и её в любом случае к моей малышке не подпускать.
— Ааа, причина?
— Не твоего ума дело, — припечатывает сталью в голосе. — Ты просила минимум. Я ответил.
И пошёл по тропке дальше. Вздыхаю, подавляя в себе желание покопать дальше в этом направлении, а заодно стараюсь не пялиться на спину и задницу впереди идущего.
— И если ты думаешь, что мы закрыли тему, то глубоко ошибаешься, — словно между прочим спустя пару минут ночной тишины добавляет Панталонович. — Доказательства? Тебе нужны доказательства нашего секса?! Отлично! Раз тебе хочется всё это превратить в абсурд, то пожалуйста. К твоему счастью, камеры этого клуба и её гостиницы не работают как положено, а то я бы тебя ещё раньше нашёл. Но я перерою район клуба по камерам слежения соседних организаций, соберу свидетелей от бармена до уборщицы, сделаю запрос в банк по твоей кредитной карте, вытащу данные по такси за тот день.
— Это всё невозможно сделать, Яровой. Особенно про банк и такси, так что не надо меня запугивать! Тем более это нарушение закона о неприкосновенности личной информации.
Мужчина так быстро тормозит, что я непроизвольно врезаюсь моськой между его лопаток. Пытаюсь тут же отскочить, но Захар, разворачиваясь ко мне лицом, тут же хватает мои запястья.
— Это для тебя, Земляникиной Вероники, это невозможно, а для меня, начальника охраны безопасности французского графа, это вопрос времени и желания. И если со временем у меня и бывает туго, то с желанием вывести на чистую воду одну противную врушку всё просто замечательно.
— А если ты ошибаешься? Если я права? Тогда получается ты залез в личную жизнь абсолютно невиновного человека.
— Ванилька, десять минут назад моя рука была в твоих трусах, что автоматически даёт мне право узнать тебя как можно лучше. И если хочешь свои любимые доказательства, то вот тебе мои пальцы, побывавшие в твоём остром желании. Попробуешь собственный оргазм на вкус?
От его вопроса мои щёки вспыхивают, и я радуюсь относительной темноте вокруг нас. Тело снова вспыхивает как по щелчку пальцев знакомым томлением от упомянутого события, а мозг вырчит негодованием. Снова раздвоение личности.
— Сам пробуй. Отвали от меня, — шиплю в ответ, взмахивая руками, чтобы освободить запястья, но всё без толку.
Он меня обыграл. Если бы в беседке не было никакого интима, то и ничего личного между нами тоже бы не было.
— И ты всё равно не прав. Неважно, где именно побывали твои похотливые ручонки, чтобы после этого лезть в мою жизнь. Может, ты ими слазил в трусы половины женского населения нескольких стран, и что? Теперь про всех будешь данные собирать.
— Меня не интересуют остальные, тем более ты меня явно тоже с кем-то путаешь. Я не трахаюсь с кем попало.
— Да что вы говорите, Панталонович! А кто мне тут слёзы лил, что его после секса с незнакомкой кинули в номере отеля?
— Земляничка, не переплывай за край моего терпения!
— Аналогично. Не надо мне угрожать!
Мы замираем. Оба злые и возбуждённые. Его взгляд постоянно съезжает на мои губы, как в принципе и мой, но я больше не хочу пасть жертвой его соблазнения.
— Только попробуй тронуть, — старательно угрожаю и снова дёргаю руками.
На этот раз он размыкает свои стальные захваты.
Разговор зашёл в тупик, поэтому я быстрым шагом и по большому кругу обхожу работодателя, а потом и вовсе срываюсь на бег.
Несусь в домик к сладкой Ванилопе. Больше от неё ни шаг, а её папочке придётся меня забыть так же быстро, как и вспомнил.
Исход нашей с ним битвы известен заранее. В случае подтверждения моего вранья он достаточно быстро выяснит и реального отца моего ребёнка, а потом окончательно возненавидит.
Сама не знаю как, но я запуталась в липкой паутине собственной лжи. Хотя всегда придерживалась правила о том, что врать плохо, а врать, когда не умеешь этого делать — это самоубийство.
От чувства собственной тупости и никчёмности хотелось разрыдаться и выть в голос, но ради сна ребёнка пришлось ограничиться размазыванием соплей по платку и всхлипами в кулак.
Это гормоны! Меня никогда в жизни так не качало на эмоциях. С этой успокоительной мыслью переоделась в пижаму и залезла в довольно просторную детскую кроватку.
Малышка пахла детским мылом и сладостью, что как-то сразу расслабляло. Уже где-то на краю страны Морфея я поняла, что мне грустно и даже больно. Мой ребёнок не сможет быть здесь. Яровой и его принципы никогда не примут и не полюбят ни меня, ни малыша.
***
Утро нового дня меня настораживает.
Моего работодателя словно подменили, а мои ночные страхи обрели вторую жизнь. Яровой очень скрытный и сам себе на уме человек, поэтому кто мне даст гарантии, что, узнав о скором отцовстве, мы избежим повтора истории с матерью Лики. Я, конечно, не планировала в своей жизни стать матерью — одиночкой, но и отдавать своего ребёнка никому не собираюсь, даже его родному отцу. На этот случай у меня масса жизненных примеров.
За завтраком слежу за реакцией малышки на папу, но девочка признаков беспокойства не выражает, а вот я … мандражирую и ещё как!
Панталонович настолько спокоен и неинициативен, что, мне кажется, дотронься я до него, получу крайнюю степень отморожения моей конечности, вплоть до ампутации. В глазах пустота и холод, человеческое в них проявляется только при обращении на дочь или её вопросах к отцу.
— Папуль, а ты нас сегодня отвезешь к графу? Я очень хочу посмотреть их девочек. Ведь можно будет?
— Отвезу, мы же ещё вчера договорились. Я сообщил им о вашем с няней визите. Насчёт просмотра их малышек спросите у самой Клары, но не думаю, что она будет против.
