Дебра Кент - Как опасно быть женой
– Ты имеешь в виду бары?
– Бары, клубы, все в таком духе. Они выступают раз в неделю, когда есть ангажемент, а через среду у них бывает “открытый микрофон” в “Рок-амбаре”. – Майкл дает мне минутку на переваривание информации. – Короче, им нужен саксофонист. Я столкнулся в туалете с Барри Сандерсом, и он вдруг предложил мне с ними играть. Я обещал подумать. Я, конечно, давно не практиковался, но, наверное, быстро все вспомню. Как считаешь?
Я смотрю на худые руки и бледные тощие ноги своего мужа, и мне вдруг становится ужасно его жалко. Он так много работает ради нас и практически ничего не требует для себя. Иногда я даже опасаюсь, что у него ангедония, отвращение к удовольствиям. А что, есть такая болезнь, между прочим. Майкл всегда выбирает темное мясо, щербатую тарелку, сломанный зонтик, дешевый шампунь. Он отказался от билетов на плей-офф, согласившись подменить в суде Джо Паттерсона (пока тому наращивали волосы). Именно Майкл остался стоять в очереди за билетами на “Пиратов Карибского моря” в “Дисней уорлд”, когда остальные отправились перекусить. Другие адвокаты, выиграв трудное дело, идут выпить, а Майкл возвращается домой ко мне и детям. Он никогда не водил новую машину, не ходил на профессиональный массаж, ни разу не принял подарка и не выслушал комплимента без возражений.
Майкл водит пальцами по мундштуку, затем поднимает на меня глаза:
– Ну? Что скажешь?
Иными словами: можно мне поиграть с мальчиками? Можно? Можно? А? А? Ну пожа-а-а-а-а-а-алуйста!
– Отличная мысль! – абсолютно искренне отвечаю я. Много лет я донимала Майкла требованиями выкроить время для какого-нибудь хобби и к тому же точно знаю: он жалеет, что забросил саксофон. – Когда начинаете?
– Работаем в эту субботу, они сказали прийти на прогон.
Работаем? Прогон? Да он уже пользуется профессиональным жаргоном. Я хочу, чтобы он выступал с группой, правда хочу. Но откуда-то возникает нехорошее предчувствие. В чем дело? Боюсь, что со временем узнаю.
– Конечно же иди, Майкл! Это очень здорово.
Он радостно улыбается:
– Честно?
Я встаю на цыпочки и целую его колючую физиономию:
– Честно.
Он наклоняется, осторожно прислоняет саксофон к дивану и обнимает меня. На нем только трусы, и его желание очевидно, меня тоже уговаривать не надо. Майкл сбрасывает с дивана подушки и укладывает меня на них; мы стараемся не шуметь, чтобы не разбудить детей. Обычно по выходным они спят допоздна, но всякое бывает.
Прошло три недели. Сегодня вечером Майкл впервые выступает с группой Барри Сандерса в “Рок-амбаре” – настоящем амбаре из металлоконструкций. Некогда он принадлежал козьей ферме Пибли, которую целиком купил отдел недвижимости “Запчастей Копли” и по частям перепродал различным шумным, лязгающим, пропахшим машинным маслом предприятиям: мастерской по ремонту коробок передач, поставщику промышленного водопроводного оборудования, магазину автопокрышек. Сам же амбар приобрели молодые и предприимчивые братья Коннели, Берт и Барт, и объявили на городском собрании, что отныне он станет местом проведения “шоу местных исполнителей”. Что касается “местных”, все верно – исполнителей общенационального масштаба туда силой не затащишь, но “шоу” предполагает толпы зрителей, между тем как в “Рок-амбаре” собирается лишь жалкая горстка народу, в основном насквозь пропитые любители дешевого разливного пива. И там до сих пор пахнет козами.
Я вглядываюсь в задымленную темноту.
– Джулия! Сюда! Я держу место! – Стейси Сандерс, жена Барри, машет мне от столика у сцены.
Ей нет и сорока, но она уже похожа на бабушку со своими ортопедическими ботинками цвета шпаклевки и обвисшей грудью. Я периодически встречаюсь с ней на вечеринках в “Веймаре и Ботте”, и мы почему-то всегда сидим вместе, хотя до сих пор у нас не было ничего общего. Теперь мы обе при группе.
Я заказываю диетическую колу. Стейси интересуется, подают ли здесь чай, – нет – и вежливо просит бутылку воды. На моем муже солнечные очки с диоптриями – реквизит, который он схватил в последнюю минуту: “Мне нужен свой фирменный знак. Не могу же я выйти на сцену в обычном виде”.
Барри подходит к микрофону:
– До-о-обрый вечер, дамы и господа! Рад приветствовать вас на вечере классического рока в нашем “Амбаре”. Позвольте представиться: я – Безбашенный Барри, а это, друзья мои, “Внезаконники”! – Он вскидывает над головой кулак.
Раздаются первые аккорды ледзеппелиновского “Черного пса” – играют, кстати, вполне прилично. Там нет партии саксофона, но Майкл все равно присоединяется.
– Скажу тебе одну вещь. – Стейси наклоняется и буквально вопит мне в ухо, перекрикивая музыку: – Эта группа для Барри – лучше не придумаешь! – Она достает из большой лоскутной сумки клубок шерсти и длинные вязальные спицы. – Он стал совсем как подросток. Причем не только на сцене. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Похлеще всякой виагры.
Я стараюсь не допустить в сознание образ Стейси и Безбашенного Барри в постели, но уже поздно. Музыка стихает. Перерыв. Все мужья подходят к своим женам, за исключением Майкла, который остается на сцене и возится с усилителями. Он улыбается мне, и я с энтузиазмом поднимаю вверх оба больших пальца. По-честному, его саксофон хрипел, как тринадцатилетний мальчишка, у которого ломается голос, но я сочла, что как жена и лучший друг обязана поддержать Майкла.
– Барри, ты весь вспотел, – говорит Стейси. – Дать воды?
– Я не Барри, – шепчет Барри. Под мышками его серой футболки темнеют круги. – Я – Безбашенный Барри. Я же говорил.
– Конечно. Извини. Безбашенный Барри, – с терпеливой улыбкой отвечает Стейси. – Воду будешь?
– Отличная серьга, Безбашенный, – говорю я, дотрагиваясь до собственной мочки. – Круто.
– Магнитная, – шепчет Стейси. – Барри умер бы, если б кто-то попытался проткнуть ему ухо иголкой.
Барри обжигает ее гневным взглядом:
– Тебе обязательно этим здесь заниматься?
– Чем?
– “Чем, чем”. – Барри оглядывается по сторонам. – Вязанием. – Он понижает голос: – Это неуместно.
Стейси снисходительно улыбается, машет на него рукой и продолжает считать петли.
– Это здорово повышает самооценку, – сообщает она мне чуть позже, когда наши мужья вновь собираются на сцене. – Ты только посмотри. У них даже фанатки есть.
Она ухмыляется и выразительно показывает куда-то одним глазом. Я смотрю и вижу старую хиппушку, которая, шаркая, танцует босиком у самой сцены на грязном полу. На ней черный топ и лоскутная юбка с воланами, в руке – бутылка пива. Когда песня заканчивается, она хлопает в ладоши, обливается пивом и восклицает: “Ах ты, ё”.
