Сюзан Саллиз - Дочери Луны
Питер исчез, и тогда она сгребла их всех в объятия и стала расспрашивать о нем.
– У него все прекрасно, – уверенно заявила Кэти. – Он работал до умопомрачения в выходные, мы едва его видели!
Миранда содрогнулась от мысли, что трое детишек были предоставлены самим себе. Себастьян подхватил:
– Он сначала был так болен, мамочка. Тетя Мэг даже боялась, что он умрет.
– Она так и сказала?
– Нет. Но так и было.
– Бедная Мэг. – Миранда перевела взгляд на Кэти. – Я не принимаю участия в «Сне» и свободна весь остаток сезона.
– И ты останешься с папой? – спросил Алекс.
– И с вами.
Алекс вспомнил, что он должен держаться независимо. Он серьезно сообщил:
– Я обещал тете Мэг, что присмотрю тут за всем. Но это, знаешь ли, нелегко.
Миранда улыбнулась:
– Ах вот как?
С чашкой душистого, крепко заваренного чая она поднялась в мансарду и села рядом с Питером. Он работал над очередным портретом Мэг. Миранда попыталась приревновать, но ревности не было. Она смотрела, как он моет кисти, задумавшись над чисто физиологическим вопросом: спал ли он с Мэг в последние десять дней?
Он сел на пол у ее ног и ткнул вилкой в кусок маринованной рыбы.
– Вкусно, – сказал он, жуя. Она улыбнулась.
– Я даже не сразу поняла, что ты так исхудал.
– Я жил в доме Мэг в Лондоне. Даже не помню, сколько я там пробыл. Как-то не задумывался о еде.
– И ты все это время работал?
– М-м…
– А что ты сделал со своими работами?
– Они все еще там. Когда я поговорил с тобой… я запер дом… оставил ключи в офисе Ковака. Наверное, мне нужно послать туда кого-нибудь, забрать их.
– Да. – Она налила еще чаю, протянула ему чашку. – А что это за картины?
Он повернул голову к мольберту.
– Портреты Мэг.
– Все? И сколько их?
– Не знаю. Семь. Может быть, восемь. Представив восемь портретов Мэг, развешанных в пустом доме в Килбурне, Миранда почувствовала ощущение странной нереальности. Она представила, что чувствовал все это время Питер.
Она глядела в окно на знакомый вид. После Мередита Кихол казался тихой пристанью; но она покинула эту пристань и попыталась стать независимой.
– Я спущусь вниз, чтобы уложить детей, – сказала она. – Ты не хочешь пойти со мной, сказать им спокойной ночи?
– Ладно.
Но она знала, что он не пойдет.
Вечером, расчесав волосы и убрав макияж, она улеглась на свою половину двуспальной кровати. Простыни были свежими. Питер, должно быть, сменил белье. Зачем?
В полночь он открыл двери и нерешительно застыл в них.
– Я увидел свет. – Казалось, ему нужен был предлог, чтобы объяснить свое появление.
Миранда отложила книгу.
– Я как раз собиралась пойти посмотреть, чем ты занят. Тебе нельзя так много работать, Питер.
Он вошел в комнату, словно лунатик.
– Нет, – вымолвил он, глядя на нее, как загипнотизированный.
Она предложила:
– Если хочешь, там в термосе на столе есть кофе…
– Нет, – опять уронил он, приближаясь к изножию кровати.
– Ну, тогда… ложись же Бога ради. Уже почти половина первого, а мне нужно в семь утра будить детей!
Он принялся расстегивать рубашку, неотрывно глядя на нее. Он бормотал:
– Я не думал… никогда больше… я не думал…
И она внезапно поняла, что он разговаривает с Мэг.
Какое-то мгновение она напряженно лежала, собираясь взорваться, послать его к черту из-за яростного осознания, что эта вспышка страсти предназначена не ей, а ее сестре. Но потом зародившаяся было жестокость уступила место невыразимой жалости.
Она протянула к нему руки.
– Питер, – тихо позвала она.
Он упал к ней в объятия, как обычно это делал Себастьян, и так ухватился за нее, словно тонул.
– Мэг… я что, действительно схожу с ума? Ах, дорогая моя девочка. Прости меня… прости… Я не должен был говорить тебе…
Она наклонила голову, чтобы поцеловать его.
– Все в порядке, мой любимый. Все в порядке, – прошептала она.
Но он пробормотал ослабевшим голосом:
– Ах, Мэг. Я не могу. Я даже этого не могу… Не могу, Мэг. Не могу.
Она гладила его лицо, шептала успокоительные слова, целуя его и пытаясь дотянуться до платка, чтобы стереть ему слезы. Очень нескоро он задремал, и тогда она выключила свет и положила голову на подушку рядом с ним. Она получила ответ на свой вопрос.
Она с болью улыбнулась наступившей темноте. Теперь ей нужно было научиться любить его как-то по-другому. И возможно, проведенные ею вместе с Бретом несколько часов в доме Глэдис Пак могли бы помочь.
Она поцеловала еще раз своего мужа и заснула.
Мэг просто не знала, что делать. Она чувствовала, что ей следует уважить явное желание Чарльза побыть одному, и пыталась довольствоваться хотя бы тем, что он сейчас в ее доме. Это уже кое-что значило. Конечно же, если бы он захотел прервать их отношения, он бы отправился в гостиницу.
Она попыталась расспрашивать Магду, не желая при этом раскрывать карты.
– Но как же он может обходиться безо всякой помощи по хозяйству? Он же такой беспомощный… – Это утверждение было глубоко несправедливым. В Лондоне он был совершенно равнодушен в их квартире, но на Артемии и в Киле он занимался вовсе не одним собой.
Но Магда как раз считала, что мужчины неспособны открыть даже консервную банку.
– Я предложила, что буду приходить каждый день. – И она так пожала плечами, что они коснулись мочек ушей. – Но он категорически отказался. Вот почему так хорошо устроилось, что надо приходить к вам. – Она улыбнулась; это вошло у нее в привычку. – А когда я увидела, что вы спокойно отнеслись к его… к его… – Она изменила вопрос. – Когда он работает над книгой, он всегда такой?
– Должно быть. – Мэг позволила себе немного расслабиться: – Ведь вы же знаете его лучше, чем я, Магда.
– Ах нет. Совсем не так. – Но она вновь была польщена, и, когда отправилась заниматься домашними делами, было слышно, что она напевает одну из своих странных венгерских песен. Эми они нравились, и она откликалась на них одной из своих лунных песенок.
Каким-то чудодейственным образом мебель и шторы появились раньше назначенного дня. Квартира изменилась в одно мгновение, как по мановению волшебной палочки. Низкие столики и полки делали еще выше потолки, а обивка от Сандерсона была мягких, теплых тонов. Все время Мэг думала о Чарльзе; она позабыла позвонить Миранде, но рукописи, которые она принесла из редакции домой, вдруг оказались жизненно необходимыми. Она тщательно вычитала их, сделала правку и оставила заметки на полях. Свое сердце она излила в письме к Эми.
«Я люблю его, Эми. Теперь я знаю, что чувствовал Питер много лет тому назад; его дружба со мной перешла в любовь. А моя нет. Я любила его только потому, что любила Миранду. Возможно, в один прекрасный день и Чарльз, любя малышку Эми, полюбит и меня. Если бы он только вернулся домой – да, теперь это настоящий дом, потому что по нему ползает Эми, разбрасывая повсюду игрушки, погремушки, книжки. Мы с Магдой день-деньской только тем и занимаемся, что готовим квартиру к его приезду, хотя Бог знает, увидит ли он ее когда-нибудь. В редакции его ждут три неотложные рукописи, и все же…»
