Дженет Таннер - Дочь роскоши
И дело не в том, что она полностью доверяла ему. Когда его не было рядом, ею овладевали мучительные сомнения, ибо она понимала, что для такого мужчины она может быть лишь преходящей страстью. Он называл ее Киской, и это ей нравилось – она чувствовала себя малышкой, которую держат в объятиях, игривой и любимой, но иногда задумывалась – а может, она для него просто живая игрушка? Каждый раз, когда ей надо было уходить, она, затаив дыхание, думала – а предложит ли он им увидеться вновь или это их последняя встреча? Но не прошло и месяца, как Луи пригласил ее переехать к нему. Взволнованная сверх меры, что ей придется постоянно быть с ним, Дебби согласилась не раздумывая.
Луи владел полностью модернизированным домом возле реки в восточной части Лондона. Сначала Дебби была шокирована, что он живет «к югу от реки» – для нее Уэппинг, Бермондси, Кэтфорд и Пекхэм казались ненамного лучше, чем бедняцкие районы Плимута, откуда она сбежала. Но когда она в первый раз увидела его дом, он произвел на нее огромное впечатление.
Луи предвидел, что этот портовый район скоро станет фешенебельным. Его оштукатуренный дом выделялся на фоне облупившихся строений из серого камня, как цветок, пробившийся на скале. Стоило лишь войти за красивую сизо-серую парадную дверь – и человек оказывался совершенно в ином мире, где ничто не напоминало убогую трущобу, которой когда-то был этот дом: строгая, без излишеств, отделка, но именно эта строгость свидетельствовала о богатстве и вкусе.
Со времени своего приезда в Лондон Луи выиграл кучу денег в азартные игры: ему везло, он дерзко играл, и при этом увлекался, недвижимостью. Некоторые из тех, кто так же, как он, наживал и дурные деньги, предпочитали обставлять свои дома с пышностью эпохи регентства, с шикарными каминами и лепными потолками, обоями от Уильяма Морриса, французской мебелью, полотнами старых мастеров и шелковыми драпировками. Но не Луи. У него дома было достаточно подобных вещей, и они душили его, так же, как и его отец со своими старомодными идеями. Разругавшись с Бернаром, Луи уехал из Джерси, чтобы окунуться в более просторный, хотя и опасный лондонский свет. Он надеялся, что никогда больше не попадет в ловушку, уготованную для него дома. Он выдержал убранство своего дома возле порта в черно-белых тонах в сочетании с переливающимся хрусталем, сверкающей нержавеющей сталью и сизо-серым ковровым покрытием от стены до стены – точно такого же оттенка, как парадная дверь. Огромные окна были украшены сизо-серыми венецианскими ставнями, но занавесок при этом не было, на строгом эбеново-черном столе стояла хрустальная пепельница в форме большого, но слегка изогнутого куба. В вазе стояли цветы из дартингтонского стекла – Луи с юности испытывал отвращение к живым цветам: их дом на Джерси всегда был полон цветов – фрезии и лилии, гвоздики и рождественские розы.
Однако Дебби больше всего заинтриговала спальня. Она была выдержана в той же цветовой гамме, что и весь дом: черно-бело-серой, просторная необычайной формы кровать была застлана шелковым покрывалом в черно-белую полоску, на ней в геометрическом порядке были разбросаны маленькие и большие подушки. Потолок был зеркальным, и три стены также целиком в зеркалах, и если бы в них отражался не столь агрессивно-модернистский интерьер, то подобная отделка больше подошла бы для борделя, чем для такой по-японски аскетичной комнаты.
Вначале Дебби нервировало, что она могла ежесекундно видеть себя в любом мыслимом ракурсе. Но постепенно она привыкла, и ей начало это нравиться, поскольку она сама же любовалась своим прелестным отражением.
Дебби была достаточно разумна, но она и в самом деле наслаждалась своей миловидностью, а поскольку внешность была ее «инструментом», то ей было полезно следить за собой, не рассыпались ли у нее по спине волосы, не помялась ли юбка.
Дебби понимала, что зеркала здесь висят не для того, чтобы она ухаживала за собой, но ничего не имела против. В конце концов Луи – далеко не Барри, с его бычьей шеей, грязной майкой и раздутым от пива брюхом. У Луи красивое тело, гладкое и податливое, мышцы играли у него на плечах, на сильных стройных бедрах. Благодаря зеркалам она могла видеть, как они занимаются любовью, и это еще больше возбуждало ее. Очевидно, это имела в виду Грэйс, это чудесное завораживающее чувство, которое хотелось испытывать вновь, и вновь, и вновь. Но, похоже, Грэйс могла наслаждаться с кем угодно. Она же, Дебби, – только с Луи.
Когда Луи попросил ее переехать к нему, Дебби подумала, не захочет ли он, чтобы она оставила работу у Бенни, но он не сказал ничего. Он был вполне счастлив, что она продолжает работать там, и она приезжала домой на такси, когда его не было в клубе и он не мог прихватить ее. Кроме того, он горячо поддерживал ее танцевальные занятия и уроки, на которых она обучалась изящной, как у манекенщицы, походке. Плюс к этому он добавил уроки правильной речи (и оплачивал их), чтобы уничтожить последние следы ее западного провинциального произношения. Но Дебби едва ли нуждалась в них. Врожденная способность к мимике позволяла ей копировать его интонации, запоминать каждое сказанное им слово. Господи, ну разве она не переняла уже тягучую вест-эндскую манеру растягивать слова, как Грэйс? А еще естественнее у нее получалось глотать слова и пропускать гласные, как Луи.
Кроме уроков, в ее жизнь вошли увлекательные покупки. Дешевенькие платьица, купленные в недорогих магазинах, она отправила в Охсфам, в приют, а Луи с ног до головы одел ее у Мэри Квант и Бибы – модно и изящно. Он не мог позволить, чтобы его видели в обществе женщины, одетой из второразрядного магазина. Дебби могла бы не заметить разницы, но он, безусловно, мог. Чтобы купить туфли, он свозил ее к Аннелло и Давиду, известным своими изысканными моделями, прическу сделали у Видала Сассуна. Бенни пришел в ярость, когда она в один прекрасный день явилась на работу с короткой гладкой стрижкой: по его понятиям девушка, принимающая в клубе гостей, неизменно должна была обладать кудрявыми, как у Барби, волосами до плеч. А увидев на ней ювелирные украшения, он не на шутку встревожился. Золотые цепочки, литой браслет а-ля рабыня, сапфировые серьги, часики от Картье.
– Надеюсь, вы понимаете, что делаете, – как-то раз проворчал он Луи. – Надеюсь, вы надежно подстраховались, позволив ей носить все это. Потому что в мои обязанности не входит покрывать личные расходы моих девушек, тем более если суммы исчисляются тысячами фунтов.
– Не беспокойтесь об этом, старина. Существует достаточно источников дохода, – улыбаясь, ответил Луи.
Ему доставляло удовольствие разыгрывать перед своей Киской Санта Клауса. Ему было всего двадцать пять лет, а у него, похоже, имелось уже все: постоянный денежный поток с игорных столов, хороший дом, приятная внешность и такая красивая молодая соблазнительная девушка, от которой у мужчин слюнки текли, – и, по его мнению, она была значительно моложе, чем говорила. Луи был очень рад, что не поладил с отцом и уехал с Джерси. Его отец отстал от жизни, а Джерси – такое степенное нудное место, жители его кисли в заботливо инвестированном богатстве и чувстве собственного достоинства. Ему намного лучше вдали от него – по крайней мере на время, он делал много денег и прекрасно проводил время между сделками.
