Хилари Норман - Гонки на выживание
В комнате наступило молчание.
– Я хотел бы задать этот вопрос твоей матери, – ответил наконец Андреас и посмотрел на Александру.
– Но, папа, я…
Строгий взгляд Андреаса заставил ее замолчать.
– Али?
Ее память унеслась в прошлое. Она уже была в этой больнице в другое время, в другой комнате, но испытывала страх, а потом радость после появления на свет дочери… А потом вспомнилась другая больница, это было давно и на другом конце света… Здание с ослепительно белыми стенами и линолеумом на полу… с длинными коридорами, по которым она ходила безостановочно в бесконечной агонии ожидания приговора…
– Али? – мягко напомнил Андреас.
– Мама?
Александра подняла голову и увидела, что они ждут ответа. Она поняла, что в конечном счете они ей доверяют. О большем она не могла и мечтать.
«Семья… – подумала она. – Семья приносит страдания. Но иногда без этого нельзя».
– Что ты скажешь, Али?
«Андреас в конце концов нашел в себе мужество. Хватит ли мне сил ответить ему достойно?»
– Я скажу… – Она колебалась лишь секунду. – Я скажу, что Бобби должна сама выбирать себе дорогу. – Она заглянула в глаза дочери и тихо добавила: – Как и все мы.
Боль и радость слились в ее душе.
Через час Роберто умер во сне.
Когда они наконец вышли на улицу, было три часа дня. Шум и суета Манхэттена оглушили их.
Андреас взял Даниэля под руку и отвел его в сторону.
– Поедешь к нам домой?
– Не стоит, дружище.
– Ты не можешь вернуться в «Розовую шляпу». Ты не в состоянии вести машину, а твой дом…
– Я немного отдохнул, а мой дом, – мягко возразил Даниэль, – это как раз то место, где мне надлежит быть.
– Если ты боишься нам помешать, даже не думай об этом. Мы будем тебе рады.
– Нет. Хотя бы несколько часов тебе надо побыть наедине с семьей.
– Ты член нашей семьи, Дэн.
Даниэль покачал головой.
– Я не член твоей семьи. Я твой друг. И мне этого довольно.
Андреас вздохнул.
– Я провожу тебя до машины. – Он повернулся к Александре и Бобби. – Вы можете подождать пару минут? – Конечно, мы подождем, – ответила Александра. – Посидим в вестибюле.
В дружеском молчании мужчины дошли до конца квартала, где Даниэль оставил свою машину на платной стоянке ранним утром.
– Если тебе что-то понадобится – все, что угодно, любая помощь… можешь рассчитывать на меня, – сказал Даниэль, нащупывая в кармане ключи.
– Знаю. Спасибо.
– Ты же всегда мне помогал.
– Не всегда.
Внизу, на Франклин-Рузвельт-драйв, вдоль сверкающей Ист-Ривер, как яркие костяшки на счетах, передвигаемые рукой невидимого великана, сновали взад-вперед казавшиеся сверху крошечными автомобили. Даниэль взглянул на небо – ярко-голубое, без единого облачка.
– Твой отец выбрал хороший день, – заметил он.
– Да.
Они помолчали.
– После похорон, – тихо продолжал Даниэль, – я на какое-то время уеду.
– Куда ты собрался?
– Пожалуй, поживу немного в Европе.
– Дэн… – встревожился Андреас. – Надеюсь, это не из-за меня? Ты не должен уезжать только потому…
– Я это знаю, – с мягкой улыбкой остановил его Даниэль. – Просто мои издатели уже давно меня осаждают, требуют автобиографию. И я решил, что пора этим заняться, более подходящего времени не будет. Во всяком случае, попробую.
– А это не будет слишком больно? Нет, я прекрасно понимаю, читатель проглотит твои мемуары вместе с переплетом, но ты-то сам действительно хочешь через все это пройти?
Даниэль открыл дверцу машины.
– Я не уверен. Какая-то часть меня не хочет бередить старые раны. Но я всю свою жизнь от чего-то убегал, и сейчас, пожалуй, настал момент остановиться и взглянуть в глаза правде.
Андреас внимательно заглянул ему в лицо.
– Кстати о старых ранах, как твой глаз? – Он бережно коснулся пальцами затянувшейся ранки. – Тот еще подарочек, а?
Даниэль схватил его руку и крепко пожал ее.
– Я знаю, что ты дал мне, – сказал он, обратившись к одной из своих любимейших цитат, – но не знаю, что ты получил.
Они обнялись и минуту простояли, крепко сжав друг друга.
– Больше, чем я когда-либо смогу выразить, – прошептал Андреас.
Потом он повернулся и ушел.
Позже в тот же вечер, когда Бобби уже спала наверху, они разожгли камин в библиотеке и сели перед ним на ковре. Александра с улыбкой посмотрела на свой наряд, состоявший из мужской рубашки и просторного пуловера, способного с легкостью вместить трех таких, как она.
– Мне надо будет забрать свои вещи из «Розовой шляпы».
– Я уверен, что Дэн пришлет их завтра же.
Она посмотрела на него.
– Ты не против, если я останусь здесь, пока мы не поедем на похороны?
– А ты как думаешь?
– Я думаю, Бобби будет довольна.
– Не только она одна.
Александра уставилась на огонь и невольно поежилась.
– В чем дело?
– Я не уверена… Наверное, все дело в огне. Мне вспомнилась прошлая ночь.
– Хочешь, я его погашу?
Она отрицательно покачала головой.
– Нет, это было бы глупо. Я люблю, когда горит камин.
– Ты просто измучена.
– Но не так, как ты. Тебе бы надо лечь поспать.
– Мне не хочется.
Они снова замолчали. Каждый догадывался, о чем думает другой, но оба не решались высказать свои мысли вслух.
– Александра, – заговорил он после долгого молчания, – что ты думаешь о будущем?
– Я не знаю. А что?
– Как ты ко мне относишься?
Она заметила жилку, бьющуюся у него на виске, и ей захотелось погладить ее пальцами.
– Я люблю тебя всей душой.
На мгновение его глаза закрылись. Александра смотрела, как вздрагивают его золотистые ресницы.
– Я всегда тебя любила, – тихо добавила она.
Он открыл глаза и посмотрел прямо на нее.
– И что же нам теперь делать?
– А как ты сам думаешь, Андреас?
– Некоторые люди женятся по второму разу.
Она улыбнулась, и вся теплота ее души отразилась в этой улыбке.
– Это не для нас, Андреас. По крайней мере не сейчас.
– А когда? Когда нам стукнет шестьдесят? Семьдесят?
Александра развела руками.
– Может быть, никогда. Может быть, скоро. Но не сейчас.
На время в комнате опять наступила тишина. Потом Александра вдруг выпрямилась и сказала:
– Ты никогда не видел «Жаворонок».
– Нет.
– Мне кажется, ты не сможешь узнать меня по-настоящему, пока не увидишь мой дом.
– Я тебя знаю, Али…
– Это не совсем верно. Ты не можешь понять мою жизнь, мою индивидуальность. Я европейская женщина, я художница. Ты столько лет был американцем, Андреас…
– Я всегда много путешествовал.
– Это не одно и то же. Ты всегда был в пути, ты всю жизнь кочевал. У автогонщиков нет постоянного дома, во всяком случае, пока они не уйдут из спорта, а ты, даже когда перестал участвовать в гонках, все равно не сидел на месте. Ты так и не смог угомониться.
