Тереза Ревэй - Жду. Люблю. Целую
Впечатления, полученные Наташей, оказались более глубокими, чем она ожидала. Ее убаюкала гармоничная смена представленных образов и уважительное молчание зрителей, которые если и разговаривали, то только шепотом. Как и было задумано Штайхеном, она потеряла ориентировку во времени и пространстве. И вдруг случилось неожиданное. Ее сердце чуть не выскочило из груди. Кто мог ожидать подобное? Никто из ее близких не знал, какие именно работы будут представлены на вернисаже. Даже отец. В тот кровавый день в Берлине она почти не обратила внимания на американку, фоторепортера, которая сфотографировала их, навсегда увековечив на пленке русского офицера и молодую женщину в черном костюме, смотревших друг на друга, и в их глазах читался необъяснимый порыв, на который вдохновляют страсть и любовь.
Дмитрий. Она навсегда сохранила в памяти его образ, мимику при разговоре, поворот головы, движение плеч, толстое сукно мундира, до которого она любила дотронуться рукой, его улыбку, когда они ласкали друг друга, их ночь. У них она была всего одна. Ночь, которую удалось выкроить Дмитрию, несмотря на свой плотный служебный график. Они никогда не строили планов на будущее. Не хотели испытывать судьбу. Она сохранила его записку с несколькими, нацарапанными по-русски на клочке бумаги словами, которую он просунул под дверь в день манифестации: «Не выходи из дома. Это опасно. Береги себя! Люблю». Ему удалось невозможное — он пришел предупредить ее, пытаясь защитить, в то время как рок уже выбрал его, оставив ему для жизни лишь несколько часов. С отвагой и нескромностью фотографа репортер сумела ухватить квинтэссенцию любви в их взглядах, и эта горячность, секретная, интимная, теперь открылась миру. Наташа почувствовала, что ее охватывает гнев. Это казалось бесцеремонностью, ей было обидно. Дмитрий принадлежал только ей и больше никому. С другой стороны, благодаря этому украденному моменту он навсегда останется прекрасным и захватывающим молодым человеком, которого ей повезло знать. Она задрожала. И это тоже являлось задачей выставки — вызывать волнение. Мягко и жестко одновременно.
— Это он, Наточка?
Ее отец серьезно смотрел на фотографию, заложив руки за спину. Она колебалась. Можно было соврать. Дмитрия видел только Аксель. Только ее кузен знал всю правду, но она была уверена, что он никогда ее не откроет. Но не будет ли это предательством по отношению к Дмитрию, если она не признает их любовь? Нет, Наташа не совершит такой же ошибки, как мать. Эпоха недомолвок и лжи миновала.
— Это сын твоего друга Игоря, — сказала она. — Его звали Дмитрием. Моя первая любовь. Это было невозможно и замечательно. Нежное безумие. Мы так редко виделись, но он так многому успел меня научить… Его убили на моих глазах. 17 июня. Полтора года назад. Не проходит и дня, чтобы я не думала о нем.
Макс не мог отвести глаз от своей дочери. Сжав губы, побледнев, она смотрела на фото человека, которого любила. Тронутый, он взял ее руку в свою и сжал. Он не хотел произносить банальных фраз. Он просто хотел быть с ней, идти рядом, потому что она нуждалась в нем. Они оставались вдвоем бесконечно долгий момент времени, друг возле друга, пока близкие не оказались рядом. И каждый узнал на снимке Наташу, каждый догадался, что произошла необъяснимая драма. Кирилл обнял Клариссу за талию. Аксель озабоченно смотрел на кузину, покусывая губу. Феликс молчал, но его лицо выдавало волнение, так как он понимал эту молодую женщину, которая страдала из-за первой любви, и разделял ее горе.
Ксения была единственной, кому не нужно было спрашивать имя советского офицера. Он очень походил на своего отца в его возрасте. Та же стать Игоря Николаевича, тот же врожденный шарм, добрый и умный взгляд. Она подошла к дочери и тронула ее за руку. Наташа вздрогнула. Присутствие отца придавало ей сил, но теперь, когда подошла мать, она снова почувствовала себя беззащитной. Это был ужасный парадокс: матери одним своим присутствием срывают с ран налепленные пластыри, наверное, чтобы легче было эти раны лечить.
— Он погиб, мамочка, — прошептала она с отчаянием.
Ксения наконец поняла, почему дочь вела себя так вот уже больше года. Сильно похудевшая, она молчала часами. Одиночество и потерянность во взгляде. Постоянная боль, которую она держала в себе. Она вспомнила свою молодость, свои боли, тревоги, лишения. Внимательно посмотрела на фотографию Дмитрия. Она хотела помочь дочери, подбодрить ее, сказать, что надо жить дальше, не оставаться заложницей этого чувства, которое держало ее в плену.
Когда она заговорила, ее голос звучал и нежно, и твердо.
— Что бы между вами ни было, Наточка, но если ты смогла полюбить его и говорила ему об этом, значит, это было чудесно… Это и есть счастье, из которого ты всегда будешь черпать силы.
Наташа не смогла бы вынести слов утешения, если бы ей говорили, что все пройдет, что будут новые встречи, другая любовь. Мать нашла правильные слова. Как и отец — жесты. Наташа заметила обеспокоенность на лицах близких. Боль отступила, и ей показалось, что у нее открылось второе дыхание. Мать была права. Она любила Дмитрия. Их встреча была неожиданным подарком судьбы, который всегда останется с ней, на всем ее пути.
Макс почувствовал, что дочь успокаивается. «Она такая же сильная, как и ее мать», — удовлетворенно подумал он. Но, в отличие от матери в ее возрасте, Наташа поняла, что не надо бояться и возводить вокруг себя крепость, которая может быстро превратиться в тюрьму. Когда Наташа перешла в следующий зал, все двинулись следом: Кирилл, Кларисса, Аксель с Феликсом, Ксения. Теперь она подписывалась собственным именем: Наташа фон Пассау, и наиболее рассудительные уверяли, что однажды она получит одну из наиболее престижных премий по журналистике. «Главное, чтобы она была счастлива», — говорил себе Макс, в то время как Феликс бормотал что-то ей на ухо, вызывая у нее улыбку.
Вдалеке Макс заметил несколько своих работ, подвешенных в воздухе, благодаря чему зрители могли видеть и фотографии, и лица друг друга. Макса узнавали и приветствовали кивками. Он смущался, понимая, что все впечатлены его работами. Но то, что было важно для него, не было связано ни с успехом, ни со славой. Это были: улыбка Наташи, маленький сынишка, мирно спящий в кроватке, его семья, близкие, находящиеся рядом, — молодые люди, рьяные и талантливые, которые олицетворяли собой все мечты этого мира; сознание того, что Ксения Федоровна его жена, что завтра они вместе проснутся, как и во все последующие дни. Стараясь не замечать устремленных на него восхищенных глаз, он искал глаза супруги. И он нашел их. Он мог утверждать, без доли сомнений, что он, Макс фон Пассау, счастлив.
