Иэн Сент-Джеймс - Заложники удачи
На секунду он вспомнил о том, как Лео, однажды наверху в «Ритце», в своем номере, говорил о своем лекарстве: «Половина на половину – лучшее средство от шока, старик». «Черт возьми, Лео! Я не могу принимать все это сейчас!»
Да, шок был уж нечто запредельное. Это была последняя капля. С ним, с Тоддом, было покончено. Через пару дней все кругом узнают про исполнителя. «Такие вещи не остаются долго в тайне. Мой престиж лопнул. Все кончено».
– Куда теперь, босс?
– Я не знаю, – глухо сказал он, и в голосе его прозвучало полное и окончательное поражение. Его единственной мыслью было разделить горе с Катриной, но было бессмысленно ехать домой. Она наверняка уже уехала в Хилтон, и его отчаяние только усилилось оттого, что она сейчас была вся в делах и в волнении.
Герберт взглянул на него.
– Вам все еще нужно быть на Гросвенор-сквер в половине десятого?
Тодд уставился на него, он был уже неспособен принять какое-либо решение, он все еще пытался представить, как ему жить теперь, после того, что произошло. Он чувствовал себя униженным, злым и больным одновременно.
– Выпейте, шеф, – сказал Герберт ободряющим голосом. – И давайте немного поездим около Гайд-Парка.
Скотч и горячий кофе помогли. Второе помогло даже больше, чем первое. Потом было еще третье, которое уже состояло из чистого скотча, после чего он открыл в машине окно и вдохнул сырой воздух.
Но по крайней мере у него прояснилось в голове. Его мозг снова ожил, хотя его мысли разбегались в разные стороны и были полны всяких «если только» – «если только я бы смог продержаться еще три месяца, чтобы устроить этот аукцион». «Если бы у меня были эти три месяца».
Он вздрогнул, подумав, что ему предстоит быть на виду на пресс-конференции в наихудший день в его жизни. Полнейшее унижение. Он видел, как он смотрит вниз с помоста, а другие лица смотрят на него снизу вверх – лицо Катрины, Хэнка, Шарли, Мэнни. Мэнни собирался еще привезти Друри. Да, сейчас будет хороший шанс. Он видел еще и другие лица. Карьер, Лапьер. МОРОНИ!
Он дернулся.
– Вы в порядке, шеф?
– Что?
– Может быть, остановиться? Поразмяться. У нас есть еще время.
Они пересекали мост через Серпентайн.
– Хорошо. Почему бы и нет?
Оставив Герберта в машине, он поднял воротник, чтобы защититься от прохладного воздуха, и пошел по тротуару. В воздухе ощущался запах дождя, и это делало ветерок скорее влажным, чем холодным. Серпентайн был таким же серым, как и небо. Парковые скамейки были пусты. Но этого он не замечал. Не видя ничего вокруг, он засунул руки в карманы и шел дальше с опущенной головой.
Он что-то бормотал про себя, пока шел и смеялся с горечью, думая о том, как он отчаянно настаивал на том, чтобы провести аукцион в марте. Теперь в этом не было никакого смысла. К марту «Тодд Моторс» и «Оуэнс» прекратят свое существование. Все пойдет с молотка, чтобы заплатить этому негодяю Смитсону! Он даже мог бы отдать Карьеру «Палому Бланку» прямо сейчас. Это даже и лучше, чтобы покончить со всеми этими дурацкими делами. По крайней мере Шарли получит свои деньги. Тогда она сможет вернуть их. И все будет хорошо. «И Карьер будет очень доволен, – сказал он сам себе сухо. – Он ведь был в таком ужасе от аукциона».
Он остановился, повернулся и посмотрел в сторону машины, глядя скорее в пространство, чем на окружающие его предметы. И когда он сделал это, отчаянная идея продать все немедленно приобрела в его голове конкретные формы. Она была подсказана тем, что Карьер был против идеи аукциона. «Предположим, я пойду к Карьеру и скажу ему: «О'кей, к черту аукцион. Ты можешь получить все сегодня, если заплатишь другую…»
Стоя на краю моста, он отбросил ногой камешек и услышал, как он упал в воду. Машинально он смотрел, как расходятся круги по поверхности воды, но старался сконцентрироваться на этой своей мысли. Его единственным шансом спастись была немедленная продажа. Сегодня. Это был его последний шанс. Он думал о том, как много ему для этого понадобится. Два миллиона для Смитсона, девять для Морони, шесть для Шарли…
Не осознавая, что делает, он повернулся и стал медленно возвращаться к машине. Он представил, как отводит Карьера в сторону прямо на пресс-конференции. «О'кей, Хосе, ты можешь получить все сегодня за восемнадцать миллионов. Прямая продажа. Забудь об аукционе».
Но и тогда Карьер все равно будет торговаться.
А торговаться не было времени.
И еще раз он остановился. Даже при таком сыром воздухе он покрылся потом при мысли о том, как мало у него времени. Его руки дрожали. Его пальцы сжимались в кулаки, когда он думал о препирательствах с Карьером.
Рус! Он вспомнил свой разговор с Хэнком. Вот Рус был бы хорошей приманкой. Если бы Карьер подумал, что тут замешан Рус, оставался небольшой шанс, что он поднимет цену. Один шанс!
Он взглянул на часы. Стрелки показывали десять тридцать!
Он побежал к машине…
Рус выбрал одну из фотографий, которые послал ему Тодд.
– Мое внутреннее чувство говорит мне, что надо начать с этой, которая на обложке брошюры. Это представляет собой что-то реальное. Говорит о том, что именно мы собираемся продать. Класс. Обслуживание. Исключительность. Теперь внутренние страницы…
Слова пролетали мимо ушей Тодда. Карьеру не нужна была брошюра. Не ко времени все это было. Не было времени. Но он молча слушал, боясь ляпнуть что-нибудь, что могло бы заставить Карьера не пойти на пресс-конференцию. И было также очевидным, что Русу нравился звук собственного голоса. Тодд почти ни одного слова не произнес с момента своего прибытия. Рус просто не предоставил ему такой возможности.
Ему бы не понравился Рус, даже не знай он об его необязательности, когда он говорил по телефону. А сейчас он ему не нравился из-за того, что до чертиков преуспевал. Все в конторе «Альсруер, Вормак и Рус» говорило о богатстве и преуспевании.
Приемный зал внизу олицетворял собой большие деньги. В оранжерее была представлена самая большая коллекция экзотических цветов Лондона, если не считать Кью Гарденс. Стены с особыми покрытиями были украшены фотографиями самых престижных зданий в Европе. Рядом с кожаными креслами стояли низенькие столики, на которых стояли модели замечательных образцов недвижимости в Копенгагене и Корфу, Берлине. Бирмингеме, Лиссабоне и Лилле.
А наверху было еще круче. Тодда провели в конференц-зал, отделанный розовым деревом, он прошел по ковру десятидюймовой толщины и сел за стол, который был таким большим, что за него можно было усадить половину населения Соединенных Штатов. И в этом кабинете стоял Рус, вытянувший руку в приветственном жесте.
– Мистер Тодд! Ну, наконец-то!
Тодд хотел сказать: «Черт возьми, это не моя вина. Я бы встретился с тобой и раньше». Но вместо этого он улыбнулся и пожал руку Руса, оценив при этом изысканный шелковый костюм от Армани и к нему шелковый галстук… и загар… и фальшивую улыбку… и то, что Рус сам налил кофе из маленького серебряного кофейничка в дрезденские фарфоровые чашки.
