Эвелина Пиженко - Когда осенние печали. Часть 3.
— Тебя сейчас не пустят, — Злата мягко пожала его ладонь. — Хотя… Пожалуй, поедем. Поговорим с лечащим врачом.
— Да… — Миша широко шагнул из кухни, но в дверях вдруг остановился и обернулся на жену. — Только тётя Таня просила никому о ней не говорить… Если дядька узнает, что отец лежит в том отделении, которое опекает их приход, будет скандал… Он запретит ей заниматься благотворительностью, а она только этим и живёт…
Глава 32
Ни пресловутого туннеля, ни яркого света в его конце не было… Ничего такого, о чём пишут и рассказывают взахлёб «очевидцы»… Но Виталий явно помнил, что было что–то между болезненным забытьём и тяжёлым пробуждением. Что–то такое, о чём невозможно было рассказать простыми человеческими словами. Это состояние не было похоже ни на бред, ни на обморок, ни на сон. Ему не было определения в этой, земной жизни…
«Зачем ты поторопил события?! — кто–то невидимый, но осязаемый до последней клетки, завладел его замутнённым сознанием. Голоса Виталий не слышал, видимо, т а м не было привычных, живых звуков, но он ощутил его грозную мощь всем, что осталось от его существа. — Твоё время ещё не пришло!»
«Я не хочу — туда! Не хочу–у–у!..» — страха не было, но он понимал — что–то пошло не так. Виталий не произносил этих слов, но они каким–то образом трансформировались из его мыслей в импульсы — их природа была так же необъяснима, но тот, кому был предназначен этот посыл, всё понял.
«Ты сам виноват. Но за тебя попросили. Ты вернёшься!» — могущество невидимого собеседника не имело границ. Этому не нужны были доказательства, всё принималось безусловно.
«Кто попросил?! Кто?..» — новый импульс потерялся в нарастающем гуле — это уже был явно земной звук. Тело дёрнулось как от чудовищного разряда, Виталий почувствовал, как оно постепенно обретает свои обычные формы.
Ответа он не получил. А, может, просто не расслышал.
…Он приходил в себя постепенно. Ориентироваться во времени и пространстве не было никакой возможности, сознание казалось заблокированным, но звуки доносились — они были отдалёнными, глухими, похожими то на голоса, то на скрежет металла, то на звон разбитого стекла… Очень хотелось открыть глаза, но сил не было даже на это. Кроме звуков были ещё прикосновения — кто–то трогал его запястья, локти, грудь… В какой–то момент ему показалось, что прикосновения ему знакомы… Впрочем, это было лишь мгновение. Он не чувствовал температуры — ему не было ни холодно, ни жарко, было ощущение лишь какой–то противной ватности и лёгкого головокружения.
…Окончательно сознание вернулось вместе с пробуждением — ему показалось, что он очнулся после долгого сна. Вместе с сознанием вернулась и память — на удивление легко и быстро. Он сразу вспомнил последние минуты перед провалом в чёрную пустоту: вот он выходит из дома Морозовых… идёт к ждущему его автомобилю… Он подавлен и зол одновременно. Водитель открывает дверцу — он садится в салон, и тут же чувствует непонятное удушье… Руки лихорадочно пытаются расстегнуть пуговицу на воротнике… Резкая боль где–то за грудиной, рвущийся из горла хрип… и — полный провал.
Он не мог сейчас прочувствовать всю силу разочарования, каменной глыбой рухнувшего на него в тот вечер… Но он помнил, что всё, чем он жил в последнее время, вдруг в один миг рассыпалось, как осколки разбитого драгоценного сосуда… брызнуло, разлетелось, превратившись в пыль, тупой болью отозвалось в области сердца.
Виталий даже не знал, сколько времени прошло с тех пор… Если судить по тому, что он окончательно проснулся только сейчас — прошла всего одна ночь. Но, судя по зафиксированным памятью и сознанием голосам приходящих и уходящих людей, он находился в забытьи уже не первые сутки.
…И это видение… Оно тоже всплыло в сознании, но он так и не смог понять, что это было — болезненный сон или именно то, о чём говорят все, вернувшиеся о т т у д а… А эти слова: «За тебя попросили»… Что это — бред или посланное свыше откровение?.. Вряд ли когда–нибудь ему придётся это узнать. Ну, если только — т а м…
…Сегодня он уже мог открывать глаза, односложно отвечать на вопросы лечащего врача, дежурной медсестры… Он уже знал, что у него обширный инфаркт, и что звонила Изабелла, приезжал сын… А ещё — ему очень повезло, что водитель не растерялся и не стал ждать приезда скорой помощи — сам отвёз его в больницу, переполошив приёмный покой. Это рассказала ему медсестра, дежурившая при нём в последние двенадцать часов. Оказывается, он уже четвёртые сутки находится в отделении реанимации и интенсивной терапии кардиологического центра.
Четверо суток… и первые из них он провёл между жизнью и смертью. Но теперь состояние стабилизировалось, и сегодня его должны перевести в обычную палату. Его сонливость — результат действия сильнодействующих препаратов, ведь сон для него — лучшее лекарство.
Девушка была очень милой и доброжелательной, она говорила радостным тоном и сообщала только приятные новости. Она же сообщила, что, как только Виталия переведут в обычную палату, к нему обязательно пустят кого–нибудь из близких — все они в курсе его болезни, все желают ему скорейшего выздоровления и непременно хотят видеть!
…Виталий подумал, что такой жизнерадостный тон — часть постинфарктной терапии, ведь больному просто необходимы положительные эмоции… Если бы только эта девочка знала, какую душевную травму получил он четыре дня назад… В памяти всплыл вечер в квартире Морозовых: встреча с Дмитрием, с его детьми… чувство необыкновенного душевного подъёма, не покидавшее до той самой минуты, когда Анна привела его в квартиру сына…
…Всё перечеркнуло родимое пятно на плече маленькой девочки, которую он уже представлял своей внучкой. Светло–коричневое пятно продолговатой формы, размером с большой палец взрослого человека выглядело слишком знакомым, чтобы списать его наличие на простое совпадение… Пятно, которое он видел много лет на груди Михаила, и которое тот унаследовал от своего родного отца…
Да, маленькая Анюта оказалась Мишкиной родной племянницей. И совершенно чужой ему — Виталию Мясникову.
Из этого следовало только одно: Дмитрий Морозов не был его сыном. Напрасно он тешил себя надеждами. Им не суждено было сбыться…
…Сознание, притупленное действием сильных препаратов, восстанавливало информацию щадяще, без эмоций. Даже факт возвращения с «того света» воспринимался нейтрально, как что–то само собой разумеющееся, во всяком случае, пока он находился в палате интенсивной терапии. Однако уже на следующее утро после перевода в обычную палату Виталий проснулся с более ясным пониманием происходящего. На фоне случившегося инфаркта другая, не менее смертельная болезнь сейчас померкла… Он понимал, что бороться нужно с тем, что представляет смертельную опасность именно в данный момент, всё остальное оставляя на потом. На это нужны были силы и стимул к выздоровлению, а его больше не было.
