Наталья Ручей - Дыхание осени
— Тебе очень подходит, — одобряет.
— Ладно, — оставляю пока эту тему, все равно сразу после статьи не брошусь писать рассказ — немного устала, — расскажи как школа?
И Егор с готовностью хвалится, что теперь он член академии, но вообще, несмотря на ее высокие показатели, там разные дети учатся, не только богатые. Он уже и в классе был, посмотрел, что девчонок много симпатичных, и согласился там учиться. Яр уточнял другие вопросы, связанные с программой и прочей скукой, а Егор с одной девочкой успел познакомиться, они за одной партой будут сидеть.
Даже не сомневаюсь, что девочка попадет под его обаяние, а меня ждет волнительный период первой подростковой влюбленности. Но от своих ошибок не спрячешься, переживем.
Танцевальная студия Егору тоже понравилась, взял первый урок, ничего не получилось. Но все равно рассказывает и заливается соловьем — вот что значит выпустить человека из четырех стен, в которых он заперся. И везде-то был и столько-то успел, и еще и с собачкой погулять предлагает.
— Сам пойдешь или и мне выйти? — спрашиваю.
— Пойдем с нами! — воодушевляется. — Снимем наш гонорар с карточки и потратим!
— А ты не снял?
— Без тебя?! — поражается.
— Ладно, ладно, не бухти, — усмехаюсь, — давай собираться.
Первым делом прогуливаемся к банкомату у магазина, снимаем всю сумму, смеясь и тыкая друг друга локтем, прося успокоиться, потому что у банкомата же камеры, и люди сзади набежали в очередь, а мы все хохочем на весь квартал. Тасуем две купюры и прям ни одной мысли, куда их потратить.
— На кокосы хватает, — вяло тянет Егор, — но мне убирать неохота.
— Мне тоже.
— Ананас? — выдвигает такое же безрадостное предложение.
— Ты его хочешь?
Оба кривимся и снова думаем, пока псина резвится у елочек. Можно купить прилично шоколадок, но не хочется. Можно набрать орехов и изюма, но нет на них аппетита. Мороженое есть не по сезону.
Мы уже идем обратно домой, когда видим у магазина бабульку, сгорбившуюся, в стареньком пальто, которая всех проходящих просит купить у нее спички. Люди спешат, люди пожимают плечами, люди проходят мимо, а кто-то бросил ей мелкую купюру на мокрый от талого снега асфальт, и она сгибается еще больше, чтобы поднять и незаметно для остальных, молодых, сильных, перед которыми стыдно быть старой и бедной, спрятать в кармашек.
— Купите спички, прошу вас, умоляю, родимые, — и нас просит бабулька.
— А у вас много? — изображает интерес Егор.
Бабуля показывает две упаковки спичек, которые нам совершенно ни к чему.
— Ой! Хорошо-то как! — восклицает мальчишка. — Нам как раз нужно, да, Злата?
Я киваю, и он отдает наш гонорар, который просто кому-то нужнее. Мы берем спички и поспешно уходим, чтобы не видеть, как бабуля пытается не расплакаться. Я знаю, что завтра она опять выйдет со спичками и опять будет просить купить их, но пусть сегодня ей будет немного легче на душе, пусть немного меньше придется стоять на холоде.
Дома мы с удовольствием уничтожаем рыбу, вскрываем одну шоколадку на десерт и кто так просто, кто с бокалом вина — болтаем о пустяках на кухне. Под тихий гомон телевизора в зале. Под сонный взгляд псины. Под застучавший по подоконнику дождь. Под строки, которые я перечитываю в третий раз и все не верю, что они от Яра, а потому говорю, говорю, говорю…
«Ты думаешь, я не умею любить, а я думаю, что ты просто мало меня знаешь. Я не умел любить. Так будет точнее. Пока не встретил тебя…»
И все. И троеточие. А мне сиди и думай, и дрожи, и кутайся в пушистый плед, и ни единой возможности перестать думать о мужчине, который минуту назад написал эти строки. Где он сейчас? Скорее всего, на работе. Нашел для меня окно в своем жестком графике.
Немного придя в себя, я отпечатываю, что подала на развод и получаю мгновенный ответ:
«Я уже знаю. Нас не разведут, не волнуйся.))»
И издевательский зеленый смайлик в конце!
Вы это видели?!
Егор, подглядывая, с кем я увлечена перепиской, уходит готовиться к приходу репетитора, а я стучу по клавишам дальше, выражая в буквах все свое возмущение.
«Когда я увидел тебя, ты была в длинном сиреневом платье, так странно — сиреневое небо в тучах, вот-вот ливень начнется, а ты в легком сиреневом платье и без зонта. Дождь хлынул, но ты не ускорила шаг, не побежала, не спряталась, ты так и шла, вздернув носик, и не замечала ни дождя, ни пробегающих мимо, ни меня, хотя я вышел из машины, чтобы предложить тебя подвезти…»
Я стираю уже набранный текст, хочу ответить и довольно резко, что он не помнит ничего из нашей встречи, потому что не было дождя в тот день, и платья не было. А потом я понимаю, что он рассказывает мне о нашей настоящей первой встрече, а не постановочной, и на душе становится тревожно, а пальцы не хотят печатать, спорить не хотят, и злить. Да, пальцы, а не я.
И мне приходится сидеть и следить взглядом за тем, как начиналась наша история на самом деле. И я не могу заставить себя оторваться.
«… Ты посмотрела вскользь, не зацепили даже мои дорогие часы, хотя их было прекрасно видно на запястье, потому что я держал зонт. Вот зонт тебя заинтересовал больше, да и то, мазнув по нему взглядом, ты тут же потеряла интерес. Я знал, что ты идешь домой, тебе осталось полквартала мокнуть под дождем, чтобы согреться горячим чаем с жасмином.
Я знал, что больше не хочу искать, выбирать. Хочу узнать тебя лучше. Зацепила легкость походки, наверное, в первую очередь легкость походки и это сиреневое платье, которое облепило твою хрупкую фигурку. И еще, конечно, такое явное безразличие ко мне.
Взыграл азарт, подогревая интерес, и у тебя не осталось выбора. Нет, ты еще не знала об этом, и не должна была знать, ведь женщины уверены, что выбирают они…»
А так и есть, пусть даже Яр уверен в обратном. Да, наша встреча была подставной, но подошла к нему я. И в комнату к нему поднялась я. И призналась в любви тоже я, заставив его хотя бы подумать о том, что любовь есть, и его тоже можно любить.
Нет, этого я писать не буду. И не успею — Яр снова пишет, так быстро пишет, будто начинал работу с азов машинистки, а я читаю.
«… Я обещал тебе доказать свои чувства на деле, но кое-что из того, чем хотел бы похвастаться перед тобой, лучше оставить за кадром. Не утомлять же тебя рассказами, как быстро разорить человека? Или что значит отказаться от отца, которому ты безразличен? И не пугать же тебя заверением, что у Стаса никогда не будет детей? Добровольная стерилизация — кто бы подумал, что в мире найдется такой м… чудак?
