Эми Сон - Беги, хватай, целуй
— Шесть лет тому назад. Наш роман завязался в старших классах школы, еще в Парамусе, откуда я родом. Потом он поступил в Нью-Йоркский университет, но мы продолжали изредка встречаться, пока я училась в колледже. Сейчас пытаемся перестать трахаться, но это нелегко. Ты ведь сама знаешь, эти узы привязывают тебя к человеку.
— Угу, — согласилась я. — Мы с моим дружком из Брауна, Уиллом, продолжали заниматься сексом еще целых четыре месяца после того, как он меня бросил.
— А почему он тебя бросил?
— Я обманывала его с Бо Родригесом, президентом ассоциации «Студенты против классового угнетения».
— И твой дружок вас застукал?
— Нет. Я познакомилась с Бо на вечеринке первокурсников осенью, сразу после того, как мы с Уиллом начали встречаться, но я ничего не говорила ему до конца семестра. Меня терзало чувство вины, и однажды утром, лежа с Уиллом в постели, я во всем призналась. Он столкнул меня на пол, заявив, что никогда не сможет больше мне доверять, но все же не порвал со мной. Мы встречались еще целый год, но в наших отношениях преобладали взаимные оскорбления; мы только и делали, что дрались и трахались. В конце концов, он все же бросил меня в январе, на втором курсе, но мы время от времени спали с ним вплоть до самого мая.
— Парни так странно реагируют, когда их подружки спят с другими.
— Я не спала с Бо. Он только залезал мне под кофточку.
— Вот смехота! Выходит, твой бойфренд взбесился из-за петтинга?
— Его отец бросил мать ради другой женщины, так что его представления о верности несколько старомодны.
Сара понимающе кивнула. Я выбалтывала все подряд, но ее это не смущало. Понятно было, что я никогда не смогу перещеголять ее по части всевозможных странностей и отклонений. До конца обеденного перерыва она успела поведать мне, что в отдельные моменты своей жизни была близка к самоубийству; страдала булимией;[26] сидела на сильнодействующих антидепрессантах; была президентом молодежной храмовой группы; залетала; принимала наркотики, в том числе кокаин; в качестве винтика системы становилась членом всевозможных национальных и профессиональных ассоциаций, какие только можно придумать, включая Общество анонимных алкоголиков и «Фи-бета-каппа» — привилегированную организацию студентов и выпускников колледжей. В свете ее прошлого я посчитала, что не слишком огорошу Сару, рассказав о Джеймсе.
— Похоже, он порядочный прохвост, — заметила она. — И к тому же провокатор.
— В каком смысле?
— Он из тех, кто, зайдя в бар и увидев там двух ссорящихся парней, подает одному из них пушку, а сам уходит.
— А я — тот парень, которому он вручает пушку, или тот, которого сейчас пристрелят?
— Это всего лишь метафора. Я имею в виду, что ему нравится нажимать на кнопки. Если ты согласна, чтобы кто-то тобой манипулировал, тогда валяй! Но если тебе нужен друг, то лучше поищи парня, не имеющего серьезных возражений против твоего присутствия в его постели.
Джеймс действительно оказался прохвостом. В тот вечер на репетиции он не сказал мне ни слова и каждый раз, поймав мой взгляд, отворачивался. Сначала я подумала было, что, узнав о его слабости, я имею шанс больше ему понравиться — а вовсе не наоборот. Выходило как-то глупо. Я не понимала, каким образом начавшаяся интрижка могла так быстро перерасти у него в отвращение.
Когда Джеймс направился к выходу, я подбежала к нему со словами:
— Постой, давай поговорим.
— Нет, — отрезал он и выскочил вон.
Я позвонила ему из дома, но не застала и оставила сообщение на автоответчике. Джеймс так и не перезвонил мне.
За следующие несколько недель я послала ему еще с полдюжины сообщений, но он не ответил ни на одно. Обычно на репетициях Джеймс держался нормально, но никогда не заговаривал со мной во время перерывов. Я старалась забыть о нем и с головой погружалась в роль. Иногда это помогало. Бывало, я репетировала с Джином сцену и так увлекалась, что забывала о присутствии Джеймса. Но случалось и так, что, поймав взгляд Джеймса из зрительного зала, я сбивалась, и тогда приходилось заглядывать в текст.
Однажды, примерно за неделю до премьеры спектакля, около часа ночи зазвонил телефон. Родители и Зак уже спали, да я и сама уже начала отключаться. Я бросилась в гостиную и сняла трубку.
Это оказался Джеймс.
— Послушай, — сказал он, — кто-то звонит мне в районе часа последние две ночи, а потом вешает трубку. Это не ты?
Не знаю, что взбесило меня больше — то, что у него хватило наглости позвонить среди ночи и спросить, или же то, что он и понятия не имеет о собственной наглости. Я понимала, что, возненавидев Джеймса, не прибавлю себе душевного спокойствия — как, впрочем, и продолжая сохнуть по нему, — но, похоже, все же сделала шаг в нужном направлении.
— Не хочется разочаровывать тебя, Джеймс, — произнесла я со всем высокомерием, на какое только оказалась способна, — но это не я.
И быстренько повесила трубку, пока он не успел ничего ответить.
Вопреки неудаче с Джеймсом, рок-спектакль «Лолита» имел потрясающий успех. Первые две недели августа у нас почти на каждый вечер был аншлаг. Я танцевала и играла на кларнете. Сцена в машине с Джином стала гвоздем спектакля, а в окончательный вариант сценария вошла большая часть диалога из «Вани в моей вагине». Мы встречали зрителей у дверей и потчевали бесплатным пивом и вином, умышленно начиная спектакли на полчаса позже, чтобы люди успели настроиться на нужный лад.
Джин придумал, чтобы я время от времени спускалась в зрительный зал пообщаться со зрителями. Это была моя любимая часть представления. Я могла усесться на колени какому-нибудь горячему пареньку, обнять его руками за шею и нашептывать ему на ухо: «Ты мне так нравишься…» — пока его девушка не начинала бросать на меня косые взгляды, после чего я обычно шла к следующему парню.
Из-за этого сидения на чужих коленях и из-за рассказа про «Ваню» я усомнилась, стоит ли мне приглашать родителей. За день до премьеры я усадила их за стол и сказала: «Некоторые места в спектакле могут смутить вас. Если не захотите прийти, я не обижусь». Вот они и не пришли. А я все-таки обиделась, но не подала виду, поскольку не знала, как им объяснить, что, несмотря на мое заявление, они все-таки обязательно должны были прийти.
Сара посмотрела спектакль три раза. Она сказала, что моя игра посрамила крошку, сыгравшую главную роль в фильме Кубрика.[27] Признаюсь, я не решилась пригласить Фей. Ей шестьдесят лет, да и продвинутой ее не назовешь. Если бы она посмотрела спектакль, то посчитала бы меня дешевкой, а вовсе не талантливой актрисой.
