Джордж Эмили - Неукротимая Джо
Франко замолчал и отвернулся. Джованна вздохнула. Ей вдруг очень захотелось в Пикколиньо, под защиту стен, овеянных бесстрашием и весельем тетки Лукреции,
— Франко… мне, пожалуй, пора домой.
— Я тебя провожу. Ребята там уже с утра работают.
4
Возвращение в коттедж заняло всего несколько минут, но Джованна отнюдь не сразу смогла найти в себе силы посмотреть на пострадавший дом. Она бесцельно слонялась по садику, пока Франко не подпихнул ее в спину.
— Иди. Нечего отворачиваться. Дом цел и невредим, так что открывай двери и пошли.
Запах гари ударил в ноздри. Повсюду следы огня, следы разрушений, словно раны на теле дома. Разумеется, сгорел весь тюль, все кружевные занавески, которые так любила тетка Лу. Обгорели ковры на первом этаже. Облезла краска с дверей и стен. Полопались стекла. Погибли цветы.
Джованна тихо застонала, но в этот момент рука Франко легла ей на плечо.
— Это ничего, Солнышко. Все починится, покрасится, стекла вставим новые, а занавески ты сама повесишь. Цветы в наших краях расцветают даже на венике, а запах гари улетит с ветром. Не плачь, Джо.
— Типичный мужчина!
— Очень на это надеюсь.
— У меня сгорели все фотографии!!!
— Типичная женщина. Значит, это за ними ты рвалась в огонь вчера ночью?
— А чего смешного?
— Ничего. Очень по-женски. Что вы вынесете из горящего дома? Ребенка, кошку, а если нет ни того, ни другого— альбом с фотографиями.
— Это моя жизнь. Мое прошлое. И это то, что нельзя восстановить.
— На это есть память. А восстановить нельзя только одно — прерванную человеческую жизнь. Держи.
Она замерла, не веря своим глазам. Франко Аверсано протягивал ей серебряную книжечку, составленную из двух фотографий. Ее амулет, ее сокровище. Девушка, вся дрожа, подняла счастливые глаза на Франко.
— Где ты это нашел?
— На крыльце, когда оттаскивал тебя. Ты рвалась в пламя, я еле успел поднять эту штуку. В карман сунул и забыл, сейчас вспомнил.
— Врешь.
— Джо! Графы не врут.
— А ты врешь. На тебе были другие брюки. Значит, ты не сейчас вспомнил. Ты специально ждал, чтобы я так не расстраивалась при виде дома.
— О, женщины! Забирай свое сокровище и пошли в сад. Составим список самого важного и насущного.
Джованна Кроу выпрямилась и лукаво стрельнула взглядом из-под ресниц.
— А ты-то здесь при чем? Ты давай, ищи рукавицы и за работу.
— Что-о?
— То. Ты обещал вчера ночью, сидя на чем-то колючем, что отстроишь этот дом собственными руками. Вперед.
— Джо?
— Ну?
— Пожалуй, я ошибся. Ведьма из тебя хоть куда.
— Ах так? Значит, будешь работать без обеда.
Тени стали длиннее, солнце уже не так сильно жгло землю, а Джованна и Франко работали не покладая рук. Разумеется, Франко оказался прав и разрушения в доме были не слишком заметны. Выяснилось, что второй этаж достаточно просто хорошенько отмыть, чтобы все следы пожара исчезли, а на кухне пришлось просто выбросить прогоревший стол. Огонь не затруднял себя и шел по занавескам и половикам, которые сгорели бесследно, но древесина заняться не успела.
Франко быстро и четко составил список необходимых вещей и работ, явившийся на мест пожара Гвидо был откомандирован в деревню, и вот Джованна и Франко остались одни, усталые, но страшно довольные проделанной работой и друг другом.
Франко сбросил футболку и склонился над ручьем, а она, смеясь, поливала ему из старинного медного ковшика. Вода струилась по могучим плечам, спине и рукам мужчины, Франко встряхивал мокрыми черными волосами, от воды свившимися в тугие кольца, и Джованна чувствовала сладкий ужас и восторг одновременно, глядя на это великолепное тело.
А потом он почувствовал ее взгляд, выпрямился и посмотрел ей прямо в глаза. Джованна готова была убежать, провалиться под землю, взлететь в небеса, скрыться — лишь бы не видеть этих серых пронзительных глаз, но в то же время была счастлива, что Франко так близко, совсем рядом, стоит лишь руку протянуть… Он сам протянул руку. И коснулся мокрыми пальцами ее щеки. По всем правилам Джованне надо было отпрянуть, отстраниться от него, но вместо этого она непроизвольно шагнула вперед, и уже в следующее мгновение Франко обнимал ее, все так же не сводя с нее внимательных серых глаз. Желание, страсть, все это было в его взгляде, но пугало Джованну другое. Чуть заметный холодок на дне зрачков. Легкая настороженность. И странная уверенность в своем превосходстве. Это чувствовалось на расстоянии.
Его губы вдруг коснулись ее полураскрытых губ, и это был нежнейший и легчайший поцелуй на земле, но уже в следующее мгновение Джованна изогнулась в руках Франко и уперлась в его литую грудь стиснутыми кулачками, одновременно злясь на него, себя и весь мир, а также восхищаясь великолепной мускулатурой окаянного графа.
— Пусти!
Он отпустил сразу, не делая ни малейшей попытки удержать ее, и стоял спокойно, с легким любопытством глядя на раскрасневшуюся и злую как оса Джованну. Она отбросила назад белокурую гриву и выпалила:
— Не знаю, что ты задумал, но предупреждаю: со мной твои игры не пройдут!
— Серьезно?
— Серьезно.
— Тогда не ори. Гвидо идет сюда. Хочешь, чтобы о нас узнала вся деревня?
— О нас? Не смеши меня, Франко Аверсано.
— Ты не понимаешь. В этом вся и прелесть. В деревне необязательно быть, важно слыть. Если Гвидо решит, что мы с тобой целовались, так и будет.
— Я с тобой не целовалась, ты, растлитель…
— Малолетних?
Она вспыхнула и молча ринулась к дому. Позади послышался легкий смешок — или ей показалось?
И ведь что интересно: уже через час они сидели за столом и пили чай как ни в чем не бывало. Франко поглядывал на нее с интересом и еще каким-то странным выражением, Джованна нервничала все сильнее, но на графа это совершенно не действовало. Наконец он бесцеремонно прервал ее отчаянные попытки обсудить погоду на завтра.
— Я слышал, ты так и не стала танцовщицей. Почему?
— Я получила травму. Да и Анна Павлова из меня все равно бы не вышла.
— Есть еще Ширли Маклейн и Лиза Минелли. О тебе, помнится, писали в газетах. Прочили блестящее будущее.
— Если я расскажу, ты будешь смеяться.
— Не буду.
— Ну, значит, будешь считать еще более ненормальной, чем я была в детстве.
— Ты не была ненормальной. Обычный ребенок, вырвавшийся на свободу. Так что случилось?
— В день своего восемнадцатилетия я на спор пошла через мост. На пуантах.
— И что?
— По перилам.
— Понятно.
— Нет, непонятно. Надо было падать в сторону реки. Там всего десять метров, не убилась бы. А я испугалась и попыталась спрыгнуть на мостовую. В результате заработала перелом ступни и навсегда попрощалась с балетом. Это было давно, я больше не расстраиваюсь и не комплексую. А хромаю не всегда, а только изредка.
