Оливия Уэдсли - Игра с огнем
Она решительно ответила:
— О, Макс, я не представляю себе жизни без вас. Даже в течение тех четырех дней, когда вас, не было, только часть моего «я» смеялась, дышала и двигалась, а та часть, которая принадлежит вам, — только она имеет значение — была с вами, в вашем сердце, в вашей душе. Я вечно буду вас так любить.
Макс упал на колени и закрыл руками свое лицо.
— Если мы не сможем сейчас повенчаться, вы подождете, пока я освобожусь, и приедете ко мне куда бы то ни было. Фернанда вам поможет. Я просил ее об этом. Она обещала.
— Мне никто не нужен. Я приеду. Клянусь.
Она прижалась лицом к его щеке и нежно ласкала его трепещущими пальцами, быстро проводя ими по его густым волосам, которые она так любила.
Наступило глубокое молчание. Они сидели, прижавшись друг к другу.
Макс тихо сказал:
— Становится поздно.
Они оба поднялись.
Почти неслышным шепотом он проговорил:
— Здесь, где мы впервые полюбили друг друга…
Под его поцелуем Сента почти потеряла сознание.
Глава VIII
Во дворце жизнь менялась ежечасно, почти ежесекундно: люди, разговоры, атмосфера. Уехал Гизль, веселый, сдержанный и совершенно другой. Кончался июль. Макс был где-то в Венгрии, откуда ежедневно телеграфировал Сенте. Его сестра и мать уехали в свое имение Дорнен и оттуда написали Сенте любезное письмо. 24-го Макс приехал на автомобиле. Пробыв в пути трое суток беспрерывно, он выглядел серым от усталости. Он вошел в дом без доклада и быстро поздоровался с Фернандой. Она сейчас же вышла, оставив его с Сентой. Прошло несколько долгих минут. Они молчали. Макс погладил ее волосы, затем сказал:
— Война, и мы не можем повенчаться. Я, кажется, перевернул все силы неба и ада, пробовал все устроить, но есть осложнения. Меня не пускают. — Его усталое лицо подергивалось. — Сядем, как мы когда-то сидели, на старый диван.
Он сел в свой любимый уголок, и Сента лежала в его объятиях. Вернулась Фернанда, неся для Макса сендвичи, бренди и содовую воду.
Она спросила Макса:
— На сколько тебя отпустили?
— До двух часов ночи. — Было уже восемь.
— Пока мы будем обедать, — сказала Фернанда, — ты сможешь принять ванну и переодеться, а потом Сента и ты отдельно пообедаете.
Машинально улыбнувшись, Макс сказал:
— Ты ангел доброты.
Короткими отрывистыми фразами он говорил с Сентой, прижавшись щекой к ее щеке, крепко обняв ее.
— Дарлинг, вы должны поехать домой. Я приехал, чтобы все это устроить. Я, конечно, буду вам писать, где бы я ни был. Я считаю, что война продлится недолго. Как только все кончится, я приеду к вам, и мы повенчаемся в Лондоне. Я хотел бы, чтобы вы, вернувшись в Англию, повидались с одним моим другом. Он живет в Люисхеме. Его зовут отец Дальзель. Скажите ему, что он нас должен повенчать. Дарлинг, есть ли у вас достаточно денег? Я привез с собой столько, сколько мог, немецкими деньгами на случай, если…
— На случай чего? — шепнула Сента.
— Есть слухи, что Германия тоже примет участие в войне. Так ли это — никто не может предугадать. Но вы, дорогая, не должны здесь оставаться. Отчасти из-за этого я приехал. Фернанда знает…
Сента закрыла ему рот рукой. Он сильно волновался. Она прижалась своими холодными губами к нему и сказала:
— Макс, ничто не имеет значения, кроме опасности, угрожающей вам. О, мой дорогой, моя любовь. — Слезы брызнули из ее глаз и залили его лицо. — Макс, если вас убьют, я буду желать себе смерти.
С глазами, полными горя, он ответил:
— Если бы меня убили, это было бы не самое ужасное, что могло бы случиться с нами.
Сента не вполне поняла его:
— Разве мне не все равно, вернетесь ли вы слепым или хромым, лишь бы это были вы.
Делая странное ударение на словах, Макс сказал:
— Ничто не может нас разлучить, ничто. Помните об этом, Сента, и твердо верьте.
* * *Когда он спустился после обеда, вид у него был все еще усталый, но более свежий. Больше уже ему и Сенте не пришлось быть одним. Графиня Генриетта, Фриц, Альберт Гунтер и остальные не отпускали их от себя. Но все-таки Сенте удалось улучить минуту и поговорить с Максом. Макс пробовал говорить на разные темы, рассказывая Сенте различные случаи из военной жизни и о своих солдатах.
— Когда-нибудь вы увидите их, дарлинг.
Но вдруг все это оборвалось. Усилия быть храбрым ни к чему не привели, и вновь они возвратились к песне своей любви.
Сента говорила:
— Небо, деревья ко всему безразличны. Они остаются навсегда… Ничто не причиняет им страданий… О, Макс!
Макс пробовал ее утешить, но она продолжала плакать, полная отчаяния, как слабое дитя. Он чувствовал, как сильно бьется ее сердце.
— Сента, — он заставил ее поднять голову. Ему не хотелось терять ни одного мгновения, не видя ее лица. — Расстегните мне воротник, он только мешает.
Сента почувствовала, как на его шее пульсирует жилка.
— Найдите маленькую цепочку и вытяните ее. — На цепочке висело обручальное кольцо.
— Я хочу, чтобы вы, дарлинг, носили его, пока мы не встретимся, так как я носил его всю эту неделю. — Он надел ей цепочку с кольцом, чтобы оно своим прикосновением напоминало Сенте о нем.
Послышался шум авто. Макс сказал:
— Я должен ехать.
Он взял Сенту за плечи и посмотрел ей в лицо.
— Вы — единственная, которую я когда-либо любил. Ничто не может нас разлучить, если мы достаточно любим друг друга. — Затем он страстно поцеловал ее в губы. — Для нас нет слова «Прощай!»
Глава IX
В день отъезда Сенты в Англию Германия объявила России войну, и на глазах Сенты страна была захвачена необычным настроением. Навстречу ее поезду пролетали бесконечные эшелоны с открытыми вагонами, наполненными молодыми людьми. Все они громко пели, смеялись и были дико возбуждены. Всюду были цветы. Даже на паровозах. Женщина, сидевшая с Сентой в купе, возбужденно воскликнула: «Какие чудесные дни мы переживаем! Чудесные дни!»
Голландия по сравнению с Германией казалась страшно скучной. В Фолькстоне лил дождь.
Сента телеграфировала о своем приезде. Мать и Сильвестр выехали встречать ее на вокзал «Виктория». Клое плакала. Сильвестр чувствовал себя взрослым. Родной дом выглядел странным и каким-то непонятным.
— Я страшно устала, — сказала Сента.
— Дарлинг, ты должна лечь в постель.
Она пообедала в постели. Сара специально приготовила ее любимые кушанья по случаю ее возвращения. Клое весело сказала:
— Это — вкусные английские блюда, они тебе, наверное, очень понравятся после всех тех смешных кушаний, которые тебе приходилось там есть.
