Николас Спаркс - Свадьба
– Здравствуйте, Ной, – сказал я.
Он с заметным усилием обернулся.
– Привет, Уилсон. Спасибо, что заглянул.
– Как поживаете?
– Могло быть и лучше. Хотя, конечно, могло быть хуже.
Несмотря на частые посещения, Крик-Сайд наводил на меня тоску – здесь доживали всеми позабытые люди. Врачи и сиделки твердили, что Ною повезло – его то и дело навещают, тогда как большинство постояльцев проводят целые дни перед телевизором в надежде спастись от одиночества. По вечерам Ной читал соседям стихи. Он очень любил Уолта Уитмена, и на скамейке рядом с ним лежали «Листья травы». Он редко выходил без этой книги; мы с Джейн когда-то читали ее и удивлялись, отчего Ной находит стихи Уитмена исполненными столь глубокого смысла.
Глядя на него, я вновь был поражен тем, как грустно наблюдать за постепенным старением и угасанием некогда жизнерадостного и активного человека. Раньше я почти не задумывался об этом, но теперь, слыша его затрудненное дыхание, перед моим мысленным взором представал старый аккордеон. Ной не владел левой рукой – последствия удара, который он пережил весной. Он сдавал – и, кажется, сам понимал, что конец близок.
Он смотрел на лебедя; проследив его взгляд, я увидел знакомое черное пятнышко на груди птицы, похожее на родинку или угольную отметину, словно природа попыталась испортить совершенство. В теплое время года на пруду обитало до десятка лебедей. Но только этот никогда не улетал. Я видел, как он плавает здесь даже зимой, когда все остальные давно отправились на юг. Ной однажды объяснил мне, почему лебедь не улетает, и, в частности, поэтому врачи сочли, что у старика галлюцинации.
Сев рядом с ним, я рассказал все, что случилось накануне. Когда я закончил, Ной взглянул на меня с легкой усмешкой.
– Джейн удивилась? – спросил он.
– А кто бы не удивился?
– Она хочет, чтобы все было как положено?
– Именно, – ответил я и рассказал ему о планах, которые она строила, сидя за кухонным столом, а затем изложил свои соображения – то, что, на мой взгляд, Джейн упустила.
Ной похлопал меня по колену здоровой рукой как бы в знак одобрения.
– Как там Анна? – спросил он.
– У нее все хорошо. Сомневаюсь, что реакция Джейн ее удивила.
– А Кит?
– Тоже нормально. По крайней мере если верить Анне.
Ной кивнул:
– Эти двое – отличная пара, вот что. Совсем как мы с Элли. У них золотое сердце.
Я улыбнулся.
– Непременно передам Анне. Она будет счастлива это услышать.
Мы сидели молча, а потом Ной указал на воду:
– Ты знаешь, что лебеди выбирают себе пару раз и навсегда?
– Я думал, это легенда.
– Это истинная правда. Элли всегда говорила, что ничего прекраснее ей слышать не доводилось. Значит, любовь сильнее всего на свете. До того как выйти за меня, она была обручена с другим. Ты ведь знаешь?
Я кивнул.
– Она пришла навестить меня, не сказав жениху, я посадил ее в каноэ и отвез в одно местечко, где были тысячи лебедей. Как будто на воде лежал снег. Я тебе об этом рассказывал?
Я снова кивнул. Картина вставала передо мной во всех подробностях. И Джейн неизменно вспоминала эту историю с умилением.
– Они больше туда не возвращались, – пробормотал Ной. – Несколько лебедей так и остались на пруду, но второго такого раза не было. – Он погрузился в собственные мысли и ненадолго замолчал. – Элли все равно любила там бывать. Она кормила оставшихся лебедей, находила парочки и показывала их мне. «Вот этот и вон тот, – говорила она. – Разве не удивительно, что они вместе навсегда?» – Ной ухмыльнулся, и на его лице появились морщины. – Наверное, таким образом она убеждала меня хранить верность.
– Сомневаюсь, что ей приходилось об этом беспокоиться.
– Да?
– Полагаю, вы с Элли слишком много значили друг для друга.
Ной грустно улыбнулся.
– Да, – наконец сказал он. – Конечно. Но нам пришлось приложить немало усилий. Были и нелегкие времена.
Видимо, он имел в виду болезнь Элли. А задолго до того – смерть одного из детей. Случались и другие беды, конечно, но об этих ему было особенно трудно говорить.
– Послушать вас, так все проще некуда, – возразил я.
Ной покачал головой:
– Нет. Не всегда. Письма, которые я писал Элли, были призваны напомнить ей не только о моих чувствах, но и о клятве, которую мы когда-то дали друг другу.
Я задумался, не пытается ли он намекнуть мне, что нужно сделать то же самое для Джейн, но спрашивать не стал. Я просто сменил тему:
– Было ли вам с Элли трудно после того, как дети выросли и уехали?
Ной ненадолго задумался.
– Вряд ли трудно. Скорее, все просто стало по-другому.
– Как?
– Во-первых, тихо. Очень тихо. Элли рисовала, а я целыми днями бродил по дому. Даже начал разговаривать сам с собой – от одиночества.
– А как Элли переживала то, что дети уехали?
– Как и я, – ответил Ной. – По крайней мере поначалу. Дети долгое время были смыслом нашей жизни. Поэтому когда положение вещей меняется, к этому надо привыкнуть. И когда Элли привыкла, то, кажется, начала наслаждаться тем, что мы снова одни.
– И сколько времени у нее ушло?
– Не знаю. Недели две, быть может.
Я слегка приуныл. Две недели?
Ной, кажется, заметил выражение моего лица и откашлялся.
– Хотя, если подумать, – сказал он, – то даже еще быстрее. Наверное, через два-три дня она уже совершенно пришла в норму.
Два-три дня? Я не смог ему ответить. Ной почесал подбородок.
– Впрочем, если мне не изменяет память, – продолжал он, – то даже двух-трех дней не понадобилось. Честно говоря, мы отплясывали джиттербаг на лужайке перед домом, едва успев погрузить вещи Дэвида в машину. Признаюсь, первые несколько минут нам было нелегко. Очень нелегко. Иногда я прямо-таки удивляюсь, как мы вообще это пережили.
Хотя Ной оставался абсолютно серьезен во время своей речи, я различил лукавый проблеск в его глазах.
– Джиттербаг? – уточнил я.
– Такой танец.
– Я знаю.
– Он был очень популярен.
– Да, когда-то.
– Что? Сейчас не танцуют джиттербаг?
– Это забытое искусство, Ной.
Он легонько ткнул меня локтем:
– Что, попался?
– Да, – признал я.
Ной подмигнул. Несколько секунд он сидел молча, явно довольный собой. Затем, вспомнив, что я так и не получил ответа на свой вопрос, Ной поерзал и тяжело вздохнул.
– Нам обоим было трудно, Уилсон. К тому времени они уже были не только нашими детьми, но и друзьями. Мы оба скучали и не знали, что делать.
– Вы никогда об этом не говорили.
– А ты никогда и не спрашивал, – заметил Ной, – Я скучал по детям, но сильнее всего из нас двоих, полагаю, скучала Элли. Она могла быть художником, кем угодно, но в первую очередь она была матерью. Когда дети уехали, она будто засомневалась, где теперь ее место в мире. По крайней мере поначалу.
