Миранда Ли - Крик молчания
Одри съежилась от страха.
— Я корпоративный адвокат, — снисходительно проговорил Эллиот. — Работал на крупную международную компанию, но недавно получил значительное наследство и поэтому ушел в долгий отпуск. Осмелюсь сказать, когда мне станет скучно, я вернусь к активной деятельности. Пока же…
— Пока же? — не очень вежливо прозондировала Лавиния.
Одри была зачарована не столько новой информацией об Эллиоте, сколько тем, с каким невероятным обаянием и чувственностью улыбался его рот.
— Пока же, — он повернулся к ней и наградил ее своей лучезарной улыбкой, — меня занимают иные, гораздо более интересные вещи…
Румянец залил щеки Одри. Никто из сидящих за столом не мог бы неправильно" истолковать значение сказанного им. Замешательство боролось в ней с безумным наслаждением. Пусть это все было «понарошку». Но даже любовная связь с Эллиотом «понарошку» возбуждала несказанно…
— Не могу не сказать, что завидую вам, — заметил с гримасой Дуайт, вызвав ядовитый взгляд своей супруги, и неуклюже добавил — Иметь возможность не работать, хочу сказать.
— Послушайте, Дуайт, — экспансивно хохотнул Варвик Фарнсуорт, — ты же любишь свою работу. Ты бы спятил, если бы не проводил десять часов каждый день за своим сверкающим столом, придумывая, как бы половчее продать наши товары.
— Если вы не прекратите разговоры о работе и не приметесь за десерт, — проворчала Лавиния, — он растает.
Все они отдали должное десерту, и Одри с радостью воспользовалась возможностью охладить мороженым свое разгоряченное горло. Она ощущала жар после слов Эллиота. Очень сильный жар.
К своему удивлению, она испытала удовольствие от того, что никого, кажется, не удивил намек Эллиота на то, что они были любовниками. Даже отца. И она поняла причину этого: она похорошела. Удивительно, как внешность женщины может изменить отношение к ней людей, особенно мужчин. На какую-то долю секунды ей подумалось, что, может быть, внимание, оказываемое ей Эллиотом на протяжении всего вечера, не было таким уж напускным…
Но только на долю секунды. Даже если считать, что она похорошела, ей все же было далеко до образа той женщины, которой мог бы увлечься Эллиот.
Думая о нем, она тайком, искоса поглядела на его красивый классический профиль. Ее взгляд обежал линию его сильного прямого носа, опустился на рот, в который он методично загружал ложкой мороженое.
Незаметно для себя Одри полностью погрузилась в наблюдение за тем, как он ел, как его губы захватывали десерт, как кончик его языка высовывался, чтобы подхватить капельки мороженого.
Она просто не могла отвести глаз от него, не могла не думать о том ощущении, которое вызвали бы его губы, если бы они снова поцеловали ее и она раскрыла бы свой рот под напором его языка.
Утонченное, трепетное ощущение охватило все ее естество. Она не сдержала внезапного вздоха, чем привлекла к себе косой взгляд холодных серых глаз Эллиота.
Его взгляд с неодобрением и тревогой как бы пытался проникнуть в то, что скрывалось за ее откровенной очарованностью. Внезапно он слегка качнул головой и тоже вздохнул. Одри резко отвернулась и опустила голову. Внутри у нее все перевернулось от замешательства — в его глазах она увидела понимание. Но что он понял? О чем думал?
Она вздрогнула, когда он склонился к ней и прошептал:
— Нет, Одри. Ни в коем случае…
Она заморгала. Ее щеки горели от волнения.
— Ни в коем случае — что?…
С горестным выражением он ответил:
— Послушайте. Вы не такая уж наивная. Только не после Расселла. Вы должны уже знать, что маленькие девочки, играющие во взрослые игры, иногда попадают в беду.
— Я не маленькая девочка, — прошептала она, все еще не уверенная в том, что он имел в виду. Ведь она подумала всего лишь о поцелуе, не больше.
— Вот именно, — согласился он, и даже в его тихом голосе послышался резкий тон. — Вам уже двадцать один и вам следовало бы знать, что не годится смотреть на несчастных мужчин так, словно вы хотите их съесть. Или все наоборот?
Дикие эротические видения ворвались в ее мозг при этих словах, и она пошатнулась как от шока. Неужели это она думала о том, о чем думала, желала того, чего желала? Ведь она была стеснительна в сексе. Стеснительна, заторможена и несмела.
По крайней мере она была такой раньше. С Расселлом.
— Я не собираюсь путаться с вами, Одри, — проворчал Эллиот. — Сегодняшнее представление — одноразовое. Простое одолжение. А теперь ешьте ваш десерт и перестаньте затруднять жизнь нам обоим.
Холодная волна горькой реальности окатила ее, несколько охладила ее разгоряченную кровь, изгнав из головы эротические фантазии. Что, о Боже, она себе позволяла, испытывая такое откровенное вожделение к Эллиоту? Совсем потеряла голову? Он же расставил все по своим местам в пятницу. Он находил ее слишком юной, слишком неопытной, слишком наивной, слишком уязвимой. И только от того, что сегодня она выглядит чуть более сносно, ничего не изменилось. И на вечеринку он явился только лишь из жалости… Сколько раз ей нужно напоминать об этом?
Одри испытывала унижение. В который раз она вела себя по отношению к мужчине как абсолютная дурочка? Когда же наконец она поймет хоть что-нибудь?
Оставалось единственное убежище для ее стыда и моментально съежившегося самоуважения — поступить так, как она поступала в действительно невыносимых ситуациях. И она как бы впала в спячку. Свернулась внутрь себя самой, сродни улитке, спрятавшейся в своей раковине. Она не будет думать. Не будет чувствовать. И как-нибудь ей удастся выжить…
Тем временем обед все тянулся и тянулся. Участие Одри в общем разговоре ограничивалось односложными репликами и определенно вымученными улыбками. Если Эллиот и обратил внимание на угасание в ней искры божьей, то никак не отреагировал на это. Однако и он казался стесненным, словно сожалел о том, что пришел.
Одри могла понять его. Она жаждала, чтобы вечер быстрее закончился не менее, если не более его.
Но, будучи джентльменом, Эллиот продолжал упрямо держаться рядом с нею, даже когда они вышли из-за обеденного стола и вернулись в гостиную, где она покорно разрезала праздничный торт и развернула свои подарки.
Едва она успела поблагодарить отца за чудесное кольцо с сапфиром, чету Херли за французские духи и Листонов за прекрасную вечернюю сумочку из бисера, когда Лавиния весело объявила, что отец Одри подготовил особый сюрприз для своей дочери.
Выражение лица мачехи вывело Одри из полу-роботического состояния и вызвало в ней нехорошее предчувствие. Немудрено, ибо у нее было выражение кошки, увидевшей мышку и готовившейся полакомиться ею.
