Светлана Демидова - Отдай мне мужа!
Конечно, я спрашивала Буся, почему он не ушел от моей сестры. Мне было любопытно, что он ответит, поскольку сама не сомневалась в причине, по которой он не желал с ней разводиться. От таких денег, которые ему принесла в клюве жена, не уходят. И Бусь не стал меня обманывать, что тут же пошло ему в плюс. Он сказал, что привык к обеспеченной жизни и начинать все заново ему не хочется, тем более что еще один шанс разбогатеть и зажить в свое удовольствие ему, безусловно, не выпадет. Деньги приносят не только материальные блага, они дают определенную степень свободы, а потому с истеричной и фригидной женой ему приходится мириться, как с неизбежным злом.
Когда умер отец, наследницей его состояния и фирмы, разумеется, стала моя сестра, и Бусь оказался прикованным к ней намертво. Конечно, я его понимала. Я давно уже не питала иллюзий и реально смотрела на вещи, а потому даже и не рассчитывала, что из любви ко мне мужчина может пожертвовать своим благосостоянием. Да мне и не нужны были такого рода жертвы. Мне Бусь нужен был только вместе со своими деньгами, то есть с деньгами жены.
На то, что мне может отойти какая-то часть отцовских денег, я тоже не рассчитывала, поскольку мне уже давно было указано мое место, но считать такое положение вещей справедливым, конечно, не могла и мириться с этим не собиралась. Если отец лишил меня всего, пусть меня вознаградит мой любовник. Хотя бы за то, что ему со мной очень хорошо, и не только в постели. То, что обычно ему приходилось получать в разных местах и потом пытаться скроить из этих разрозненных частей некое подобие мужского счастья, он наконец нашел в отношениях с одной женщиной, то есть со мной. Мы были созданы друг для друга, но назвать наши отношения любовью я, пожалуй, не решилась бы. Одно время мне, конечно, казалось, что именно любовь осенила нас своим крылом на дне рождения сестры, когда мы, сидя за праздничным столом, посылали друг другу призывные взгляды поверх густых венчиков гортензий, но сейчас я понимала, что нас связывает воедино и намертво нечто более сильное: страсть и ненависть.
– Приехали, – услышала я голос таксиста и удивилась тому, какая бездна воспоминаний может пронестись в голове человека за время переезда из одного конца города в другой. Пока я вытаскивала и отсчитывала деньги, туманность воспоминаний окончательно рассеялась, и передо мной опять встал вопрос, что делать. Я уже сожалела о том, что приехала именно сюда. Пожалуй, мне надо было бы мчаться совсем в другое место. Я задумалась, совершенно забыв, что пора бы уже и расплатиться с водителем. Через несколько долгих минут, в течение которых таксист терпеливо дожидался денег, я буркнула ему:
– Подождите меня здесь. – И вышла из машины.
Раздумывая, не подняться ли мне все же в квартиру, раз уж все равно сюда приехала, я машинально подняла голову к знакомым окнам. Мне показалось, что в них в это самое мгновение погас свет. Или они и были темны, и в стеклах мелькнул всего лишь отблеск фар проехавшей по проспекту машины? Кто теперь может это сказать?
Я продолжала вглядываться в окна. Они по-прежнему были темны, но в одном из них мне почудилось какое-то движение. Возможно, это отбросили в сторону занавеску, чтобы наблюдать… За кем? За мной? Не может такого быть! Откуда кому-то знать, что за мной надо наблюдать? Кто вообще мог знать, что я именно в это время подъеду к дому на такси? Я сама об этом не знала еще полчаса назад! Похоже, там два лица… два светлых пятна за стеклами… Или это мое воображение чрезмерно разыгралось? Пожалуй, я не смогу подняться и позвонить в квартиру… И что же тогда делать? Тогда надо…
Я решила больше не тратить времени на ненужные размышления, села обратно в такси и сказала:
– Пожалуйста, высадите меня на параллельной проспекту улице.
Таксист кивнул, и мы поехали. Выйдя из машины, я, чуть-чуть пробежав вперед, заскочила в вовремя остановившийся автобус. Никто больше не должен меня разглядывать. Таксисты очень наблюдательны – я больше не поеду в такси. В автобусе я не привлеку ничьего внимания. Опаздывающие к праздничному столу заняты только собой. Им не до меня.
Игорь
Без четверти два в мою захламленную каморку ввалился главный редактор нашей газеты Ларкин. У него была маленькая голова с пухлыми вислыми щеками и коротенькие ножки. Широкую грудь, выпирающую из лацканов темного строгого костюма, всегда обтягивали кипенно-белые рубашки. Из-за неизменного черно-белого гардероба, а также из-за привычки резко, по-птичьи, наклонять голову, Ларкина прозвали в редакции Пингвином. Он застыл перед моим компьютером.
– Последний абзац никак не дается, – отвечая на незаданный вопрос, промямлил я.
– И что? Это повод испортить нам встречу Нового года? – Пингвин склонил голову, словно клюнул воздух.
Когда-то кто-то сказал ему, что его слова всегда полны сарказма, и Ларкин, уверовав в это, сознательно окрашивал свою речь преувеличенно патетическими интонациями.
– Еще десять минут, – попросил я.
Мое сердце билось тревожно и неровно, одежда липла к телу. В комнате стояла ужасающая духота: фрамугу заедало, а кондиционер мне не могли починить уже неделю.
– Я сделал неправильный вывод из нашей беседы накануне, что ваша статья готова? – выдержав паузу, спросил Ларкин.
Все три года моей службы в редакции главный планомерно подтачивал мою веру в силу журналистских выступлений. Он считал, что наша задача проста – не упускать сколько-нибудь значимых в городе событий и объективно излагать их, но статьи не должны напоминать предварительных дознаний, а интервью – перекрестных допросов. Факты – вот альфа и омега любого материала! Но мне казалось, что факты подобны бабочкам. Их так трудно поймать, а будучи пойманными, нанизанными на иголку и внесенными в каталог, они часто лишаются всей своей привлекательности. Я горячо спорил с шефом. Поединок двух журналистов обычно заканчивался вымарыванием наиболее острых, на мой взгляд, абзацев и лишением меня премии.
– Вы должны наконец понять, что ваша неистовость ни к чему не приведет, – наставлял меня Пингвин. – Она напоминает мне шаманские заклинания, просто-таки отчаянные попытки вынудить высшие силы как-то проявить себя в наших маленьких делишках. Должно быть, в вас говорит провинциальная зависть к идейным вдохновителям прошлых революций. Увы, мой друг, времена не те!
Сегодня я понимал, что настаивать на своем не стоит. Я задерживал и главного, и технический отдел – впереди небольшие новогодние каникулы, и всем не терпится поскорее опрокинуть по стопочке за грядущие праздники, закусить лимончиком и разъехаться по домам, где уже наверняка витают соблазнительные ароматы кулинарных сюрпризов к новогоднему столу. В общем, я распечатал статью как есть и, крайне недовольный собой, вручил Пингвину. После недолгих посиделок с коллегами я отправился домой в самом скверном расположении духа.
