Елена Усачева - P.S. Я тебя ненавижу!
— Погоди! — Эля побежала за Машкой. — Ты сейчас домой?
Минаева смотрела настороженно.
— Можно с тобой? Я не помешаю. Я ключи дома забыла, пока отец не придет, сидеть мне под дверью. Я бы к Алке пошла, но она же теперь не со мной. Да и поругались мы.
— Я слышала.
У Минаевой очень строгое лицо. А когда она улыбается, то кожа собирается резкими складками, словно сухой пергамент, такой еще для выпечки используют.
— Дятлов настучал, — понимающе закивала Эля.
Это было какое-то отчаянно безвыходное положение. Она уже никому не докажет, что не виновата, что не дура. А они ведь разнесут, устроят из нее козла отпущения. Как же тяжело быть одной. Как же невозможно бороться против неуправляемой стихии.
— Ну, пошли, — согласилась Машка. — Ты холодец ешь?
Странный вопрос.
— Ем.
И они отправились через центральные ворота, через дворы с низкими пятиэтажками, где вечно грязь и бродят бомжи, где местные жители ходят по улице в тапочках, будто для дома у них есть другая обувь. За гаражами новый строй пятиэтажек, Машка свернула к ним. Всю дорогу она была сосредоточена, словно считала шаги, боясь сбиться. Неправильно посчитает, и они придут не в тот подъезд, позвонят не в ту квартиру, не та мама или бабушка откроет им дверь.
— У тебя дома кто есть? — спросила Эля только для того, чтобы нарушить эту странную тишину.
— Никого. Мама на дежурстве.
— Кем она работает?
— Врачом. В больнице.
— А-а-а!
Она и сама не знала, что вложила в это протяжное «а-а-а-а». Хотелось продолжения, но Машка снова замолчала, перед этим странно шевельнув губами. «Пятьдесят шесть, пятьдесят семь…»
— Что ты обычно делаешь после уроков? — не выдержала Эля.
— Бегаю.
И снова губами шевелит. «Шестьдесят, шестьдесят один…»
— Куда?
— По бульвару. Вечером. Вместе с мамой.
— Зачем?
Эля покосилась на невысокую сухощавую Машку. Лишним весом она явно не страдала.
— Полезно.
Каждый раз ее ответ не подразумевал продолжения беседы. Это сбивало, и снова они шли молча. Минаева время от времени шевелила губами.
— А не скучно так?.. — Эля повела рукой в воздухе, пытаясь изобразить «так».
— Как?
Машка остановилась. Это показалось странным и неправильным. Чего она стоит? Чего она так смотрит?
— Ну… одной. Чего ты ни с кем не дружишь?
— С кем дружить?
Так и подмывало предложить в подружки Алку, как освободившуюся.
— С Костыльковым, например. Вы же оба отличники.
— И что бы мы делали, два отличника? Уроки бы сверяли?
Эля представила, как смурной Севка, придя в класс, достает из портфеля тетради и направляется к Машкиной парте. Здесь они садятся и начинают сосредоточенно изучать тетради друг друга. Потом так же, не проронив ни слова, расходятся.
— Так что же, вообще не дружить?
— Почему?
Машка посмотрела пристально и вдруг свернула к ближайшему подъезду. Эля сама себе пожала плечами. Откуда она знает, почему? Ей бы с Машкой совсем не хотелось дружить. Как можно дружить с роботом?
— А чего ты ни в какие кружки не ходишь? Всегда же интересно еще чем-нибудь заниматься…
Эля задавала вопросы, словно пыталась что-то выпытать, а может, и для себя что-то понять. Но понимание не приходило, было одно удивление.
— Мне некогда.
Темный подъезд с тревожной решеткой, закрывающей ход в подвал, поломанные ступени, словно их грыз большой голодный дракон, гнутые перила. Минаева прошла мимо всего этого, ясно давая понять, что она отдельно, грязь подъезда отдельно.
Второй этаж. Дверь направо. Узкая пустая прихожая — ни вещей на вешалке, ни обуви под ней.
Машка разулась. Отнесла портфель в комнату. Вышла оттуда уже в домашнем спортивном костюме, вымыла руки, аккуратно повесила полотенце на крючок. Дверь в ванную открывалась из прихожей, и Эле все было хорошо видно. Сделав шаг вперед, она разглядела часть кухни, угол стола, белый айсберг холодильника. И снова пустота — никаких вещей, будто кто-то специально задался целью лишить квартиру милой бутафории — разбросанных тапочек и халатов, безделушек, разбежавшихся ботинок, забытой книги.
Машка уже вовсю хозяйничала на кухне. Четко, без лишних движений, достала из холодильника кастрюлю с супом и поддон с холодцом. Все так же ровно, без суеты разлила суп по мискам, поставила в микроволновку греться. На тарелки разложила холодец.
Эля не совалась в помощники, да здесь и без нее справлялись. В этой маленькой, плотно заставленной техникой и полками кухне легко распоряжался и один человек, второй бы только мешал. В Машкиных движениях все было настолько правильно, что не хотелось нарушать этот танец порядка.
— Садись!
Это ей?
Эля выпала из очарования странного танца. Сама не заметила, как прошла на кухню в кроссовках, в куртке, с рюкзаком на плече. И руки не вымыла.
Она засуетилась. Совершила массу ненужных, лишних движений. Сбила расставленные в идеальном порядке Машкины ботинки, с третьего раза только повесила свою куртку без крючка, ошалела в ванной, увидев четыре типа жидкого мыла. Четыре! Они, как цари, в трех водах моются? Нет, не как цари. Как боги! Для них специально — четвертый раствор.
Минаева, как тот заяц в мультике про Винни Пуха, сидела за столом выпрямившись и тридцать три раза пережевывала каждую ложку супа.
— Дружба это когда один человек дополняет другого, — заговорила она, словно и не было этого перерыва в беседе. — Когда кому-то чего-то не хватает.
— Почему это не хватает? — удивилась Эля.
Ей с Алкой просто было хорошо. К тому же имена были похожи — не это ли объясняло их дружбу?
— Дружба — это дружба. Она всем необходима. Как это — жить и ни с кем не общаться?
— Мне и одной не скучно, — как приговор вынесла Минаева. — Я люблю наблюдать со стороны, а не участвовать. Со стороны всегда лучше видно. Всегда есть возможность узнать больше, чем тебе пытаются сказать или показать. Наблюдающий всегда имеет фору — больше знает. Тот, кто знает, всегда выигрывает.
Эля быстро ела суп, не чувствуя его вкуса. Хотелось спорить, переубеждать. Не хватало аргументов.
— Что ты делаешь дома? Уроки?
— Уроки, — Минаева была сурова. — Готовлюсь к новым темам.
— Но ведь все это можно сделать за пару часов! Что потом?
Эля искренне не понимала этой сдержанности. Может, Машку кто заморозил? Может, она выпила замораживающего напитка?
Кусочек холодца соскользнул с тарелки и шмякнулся на стол. Эля быстро подобрала его руками, отправила в рот. Минаева даже бровью не повела. Смотрела в окно. Жевала. В окне деревья, детская площадка и соседний дом. С такими же невыразительными окнами. Сколько лет уже все это было, а Машка смотрела. Каждый день.
