Если бы не ты (СИ) - Ви Чарли

– Лезь! Быстрее! – шепчет он, приседая и сцепляя руки в замок.

Я делаю рывок, ставлю ногу в его ладони и, цепляясь за шершавую кору, за ветки, которые так и норовят выскользнуть из ослабевших рук. Начинаю карабкаться вверх. Ветки царапают лицо и руки, но я не чувствую боли. Сейчас есть только одна цель – забраться как можно выше.

Дыхание сбивается, мышцы горят, но я продолжаю лезть, пока не оказываюсь на достаточно толстой ветке, чтобы перевести дух. Смотрю вниз.

Добрыня пытается подтянуться, но его ослабленное тело отказывается слушаться. Волки окружили дуб, ощетинились, злобно рычат. Вожак, огромный тёмно-серый зверь, смотрит на свою жертву голодными глазами.

Добрыня делает ещё одну попытку подтянуться, и тут вожак бросается на него.

Моё сердце замирает и летит куда вниз. Вижу, как сверкают клыки, как зверь вцепляется в его ботинок. Добрыня теряет равновесие, отчаянно цепляясь за ветку.

На мгновение кажется, что волки повалят его, но тут Добрыня из последних сил дёргает ногой, сбрасывает вожака, и наконец, подтягивается. Закидывает ногу на нижнюю ветку.

Вожак, рыча от злости, прыгает следом. Остальная стая, словно по команде, начинает прыгать, пытаясь достать нас.

Добрыня сидит, тяжело дыша, и смотрит на меня с виноватой улыбкой.

– Ну вот, теперь у меня есть уважительная причина не ходить в лес, – шутит он, пытаясь скрыть страх.

Я смотрю на него и поражаюсь, как он умудряется шутить в таком состоянии.

Глава 16. Домик

Уже прошёл час, а волки всё так же сидят под деревом. Руки затекли, ноги начинают тоже подмерзать.

– Добрыня, – зову своего спутника. Он на ветке ниже сидит. Она потолще, вес его выдерживает. Пытался подняться выше, но ветки потоньше под его весом затрещали.

– Что? – поднимает голову, встречаемся взглядами.

– Я наверх поднимусь. Осмотрюсь, – сообщаю ему, он кивает.

Неторопливо карабкаюсь вверх, подтягиваюсь, перехватываю ветку повыше. Руки дрожат от напряжения, но я упорно лезу вверх. Лет сто уже по деревьям не лазила. Ещё и на ногу не могу опираться, после часового сидения на ветке в постоянном напряжении она болит нестерпимо. Добрыня может, и поменялся бы со мной местами, только мы прекрасно понимаем оба, что его ветки могут не выдержать. Слишком уж он большой. Рисковать особо не хочется. Случись, что с Добрыней я останусь одна. А это пострашнее волков будет.

Ветки становятся тоньше, приходится действовать осторожнее.

Вот и верхушка.

Оглядываюсь. Лес. Бескрайний, монотонный ковёр из зелёных хвойных крон и лысых облетевших простирается до самого горизонта.

Куда ни глянь – одна и та же картина. Тоска подступает к горлу. Неужели мы обречены здесь замёрзнуть? НИ дороги, которая должна была уже быть недалеко, ни каких-то знаков человеческого жилья. Я всё же надеялась, что может к деревеньке какой-нибудь выйдем.

Собираюсь с силами и осматриваюсь ещё раз. Взгляд скользит по бескрайнему лесу и вдруг… замирает. Там, вдалеке, виднеется, небольшая проплешина в лесу. Что это? Приглядываюсь.

Кажется, там что-то есть. Или… мерещится крыша? Да, точно! Кажется, крыша из шифера. Небольшой домик, еле заметный среди деревьев. Может, егерский или охотничий.

Срываюсь с места, тороплюсь вниз. Адреналин бурлит в крови, придавая сил. Ноги соскальзывают, теряю равновесие и чуть не падаю. В последнюю секунду успеваю схватиться за ветку, сердце колотится в груди.

– Алеся, всё норм? – слышу снизу обеспокоенный голос Добрыни.

– Да, – отзываюсь я, но голос такой тихий, что приходится повторить. Руки скручивает от боли, так сильно я цепляюсь за ветку. Страшно. Убиться насмерть не входило в мои планы. Зажмуриваюсь, чтобы прогнать из ниоткуда взявшиеся слёзы. Нельзя плакать. Нельзя. Вот как спасёшься и окажешься дома, вот тогда от души наревёшься.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем я снова решаюсь двинуться в места.

– Добрыня! – громко шепчу, не дожидаясь, пока спущусь окончательно. – Я видела! Там, в той стороне, домик! Кажется, егерский!

Он смотрит на меня с недоверием.

– Ты уверена?

– Не совсем, но… там точно что-то есть!

Теперь нужно решить, как прогнать волков. Сидим и думаем, перебираем варианты, но ничего дельного в голову не приходит.

– Можно было бы шишки поджечь, – предлагает Добрыня. – Но до них недотянуться.

– У меня идея! – выпаливаю вдруг. – Можно поджечь что-нибудь из одежды!

– А потом замёрзнуть от холода? – хмурится Добрыня.

Оглядываю себя. Что я могу отдать из одежды? Носки нельзя, штаны тоже, может, футболку? И меня озаряет.

– Бюстгальтер! – предлагаю я. – Он из хлопка без поролона, немного погореть успеет.

Добрыня смотрит на меня с удивлением, но не спорит. Снимаю свой синенький в мелкие цветочки лифчик, сразу становится холодно, соски мгновенно колом встают. Добрыня, как истинный джентльмен отвернулся и не смотрит. Протягиваю свой бюстгальтер ему. Он достаёт зажигалку. Поджигаем сначала мой бюстгальтер, а от него – сухую ветку. И как бы абсурдно не выглядела изначально идея с поджиганием, но пламя быстро разгорается. Поджигаем следующую ветку, и вот уже у нас в руках два пылающих факела.

С криком начинаем кидать горящие палки вниз, целясь в волков. Запах палёной шерсти, вой и рычание разносится по лесу. Кажется, мы попали! Волки отступают вглубь леса.

Ждём ещё час, на всякий случай. Хочется уже слезть поскорее и почувствовать землю под ногами, но Добрыня не даёт. Говорит, надо убедиться, что волки не вернутся.

Тишина кажется зловещей, пальцы ломит от холода. А большие пальцы на ногах вообще не чувствую, и, кажется, ещё пара минут, я сама взвою от холода, не хуже волков.

– Пошли, – наконец говорит Добрыня, и мы начинаем спуск.

Ноги заплетаются, каждый шаг даётся с трудом. Поддерживаем друг друга, чтобы не упасть. Возвращаться за вещами нет смысла, да и сил особенно нет. Идём медленно, из последних сил. Ориентируемся по моим воспоминаниям. Я бы наверно уже давно где-нибудь свалилась, если бы Добрыня отпустил. Но он упорно тащит меня за собой.

Когда добираемся до избушки, уже совсем темно.

Это действительно маленькая неказистая избушка. Открываем дверь, она даже не заперта. Поленом только подпёрта. Как только вижу кровать, тут же валюсь от усталости на неё. Нет сил ни двигаться, ни что-то смотреть. Оказывается это такой кайф просто лежать и не двигаться.

Только минут через десять ,как мне кажется, я открываю глаза.

Оказывается, пока я лежала Добрыня, не терял времени зря. Он уже затопил печь. Дым от разгоревшихся поленьев наполняет комнату, и только когда Добрыня открывает задвижку, дым устремляется в трубу, и в комнате становится светлее. Комната наполняется теплом и уютом. Треск поленьев напоминает о доме, даёт ощущение покоя. Боже, как же мне этого не хватало.

Осматриваю скудную обстановку: старая закопчённая печь, деревянная кровать, на которой лежу я, стол с двумя старинными стульями ручной работы и кухонный шкаф. На печке лежат сухие дрова, которые Добрыня перекладывает на пол.

И начинает осматривать ящики. И вдруг – чудо! – в его руках появляется несколько банок тушёнки.

– Алеся, смотри! – хрипло зовёт он, и я понимаю, что это – настоящий праздник. Мы даже не смотрим на дату. Не принюхиваемся, протухло мясо или нет.

Мы просто набрасываемся на тушёнку, как оголодавшие звери. Едим прямо из банки, не обращая внимания на жир, застывший на губах. Кажется, вкуснее я ничего в жизни не ела. Смакую каждый кусок. Это настоящий праздник. Когда съедаю последний кусочек, смотрю на Добрыню, он смотрит на меня.

– Это настоящее чудо, – говорю я.

– Главное, чтобы не сказка про трёх медведей, – усмехается Добрыня. – А то с тремя медведями я, боюсь, не справлюсь. На меня неожиданно накатывает необъяснимая нежность к этому волевому человеку. Он ни разу за всё время не пожаловался, наоборот, я без него уже давно бы где-нибудь лежала окоченевшая. Мы ещё немного сидим молча, смотрим на огонь в печи и слушаем, как завывает ветер за окном. Каждый думает о своём. Я думаю о том, как нам повезло найти эту избушку. И о том, что кровать здесь одна.